Только бы не видеть его.
Рядом бесшумно возникла тень. Саб-Зиро смотрел в зеркало из-за ее плеча, изучая отражение с непривычной сосредоточенностью. Китане показалось, что поверхность изменяется, плывет потревоженной водой. Настоящее отражение проступало, словно из-под слоя растекавшейся краски: подурневшее от переживаний лицо, жалко вздрагивающие губы и сухо блестящие глаза с расширенными зрачками. Теперь они оба знали непрошенную правду, но Саб-Зиро, кажется, не собирался ее жалеть. Еще шаг, так, что две фигуры в зеркале почти соприкоснулись, качнулись, замирая, и серебристое марево всколыхнулось вокруг них.
— Нужно идти, принцесса. Черные Священники ждут за дверью.
Он не уговаривал — вынуждал. Очередное напоминание о том, что кто из них двоих был сильнее, заставило Китану вернуться к реальности. Она развернулась рывком, готовая дать отпор по своей привычке, но предосторожность оказалась излишней. Саб-Зиро не двигался, смотрел на нее, будто завороженный, прямо в глаза, и не отводил взгляда.
— Ты…
— Ступайте, Император вас ждет. И будьте благоразумны, — сказал он тихо.
Китана кивнула, чувствуя, как к ней возвращается утраченная решимость. Она задержалась еще на несколько секунд, но колдовство отражений рассеялось бесследно, оставив мир таким же неприглядным, каким он был до того.
Помещения, которые занимал Шао Кан, были в противоположной части замка, так что по дороге Китана успела в последний раз все обдумать. Она собиралась говорить правду, чего бы это не стоило, хотя ей еще слышался отзвук голоса, просившего помнить о благоразумии. Это было бы бесчестно, отступиться теперь, когда у нее, наконец, появилась возможность встать лицом к лицу с тем, кто опутал ее жизнь ложью. Ее привели к кабинету, в котором Кан принимал своих приближенных. Испугаться она не успела — окованная металлом дверь тут же распахнулась, будто ее ждали с нетерпением. Навстречу вышел Шанг Цунг, смерил ее недовольным взглядом, она сделала шаг, и дверь закрылась за ее спиной, отрезая пути к бегству.
Император стоял у окна. Китана пыталась рассмотреть выражение его лица, но бивший в окно свет не давал этого сделать. Она застыла у двери, сжав руки в кулаки, защищенная теперь лишь злостью и болью.
— Поди сюда, — заговорил Шао Кан. Голос был без намека на непозволительные эмоции, наполненный лишь решимостью и подчеркнуто спокойный — такой, каким она его помнила с самого детства. Китана сделала несколько шагов по каменным плитам, так осторожно, словно они были раскалены докрасна.
— Кажется, те деревья, что привезли по твоей просьбе, принялись. Весной на них распустятся цветы, которые ты так желала увидеть — пусть им и нелегко пришлось здесь, — продолжал он. Китана, поддавшись привычке повиноваться, приблизилась вплотную. Ощущение исходящей от Императора силы обрушилось на нее дыханием пустынного урагана. Она подняла глаза. Кан смотрел спокойно. Не было ни гнева, ни презрения, ни даже недовольства. Словно он ждал, давал время, чтобы одуматься, уверенный в том, что дочерняя почтительность победит.
— О цветах ли надлежит нам вести беседы? — не выдержала Китана.
— О чем желает говорить моя дочь? — спросил Кан все с тем же спокойствием.
Она беспомощно отвела взгляд, с преувеличенным вниманием оглядывая кабинет. Все ее приготовления оказались бесполезными. Шао Кан по-прежнему смотрел на нее со сдержанным одобрением. По-прежнему говорил с ней о том, что было интересно ей, хотя она знала, что для него это не имеет никакого значения. Он делал все по-прежнему. Так, будто бы хотел, чтобы между ними ничего не менялось. Голова закружилась от осознания.
Сдайся сейчас, и все будет забыто. Сделай один-единственный маленький шаг навстречу, и тебя с готовностью примут, будто ничего и не было. Вернись. Вернись туда, где ты нужна — и вовсе не потому, что родилась принцессой трижды клятой Эдении.
— Посмотри на меня, Китана. Говори, и я тебя услышу.
— Ты не мой отец!
Она говорила это не Шао Кану, самой себе, потому что, раз приблизившись к нему, утратила всякую волю к сопротивлению. Что бы ни твердил сбитый с толку разум, какая бы злость ни полыхала в душе, это ничего не меняло между ними. Китана звала его отцом, принимала как отца и любила так, как любят родителей. Призраку Джеррода не под силу было разбить многолетние узы.