Вид лежащего на секционном столе морга трупа маленькой девочки без одежды (ее накануне изъял следователь) не мог оставить равнодушным никого из работников морга. Даже не занятые в этой экспертизе сотрудники заходили в секционную, подолгу стояли у прозекторского стола и задумчиво качали головами; у многих имелись свои малые дети, так что поразмышлять было о чем.
Я не имел права на сантименты, так как от качества выполненной мной работы мог зависеть весь дальнейший ход расследования.
Достаточно длительное время с момента смерти ребенка и до начала вскрытия (7 суток) привнесло свои нежелательные коррективы, в характерных местах появилось зеленоватая окраска кожных покровов, на фоне которых явственно проступала гнилостная венозная сеть. На коже по всей поверхности тела виднелись слегка втянутые, рассеянные желтовато-серые участки пергаментной плотности - посмертные явления, обусловленные длительным контактом тела с частицами грунта. Головка ребенка была деформирована, уплощена с правой стороны, где в проекции теменной и височной костей определялись их патологическая подвижность и хруст (так называемая крепитация) за счет сцепления краев фрагментов костей. Кости в этом отделе напоминали раздавленную яичную скорлупу. Здесь же, в правой височно-теменной области с захватом ушной раковины и правой щеки имелось обширное кровоизлияние, пронизывающее всю толщу мягких тканей. Светло-русые волосы девочки были обильно испачканы кровью и землей.
Лобную область волосистой части головы в продольном направлении пересекала зияющая щелевидная рана с относительно ровными, слегка осадненными краями, длиной 7,5 см. В просвете раны хорошо просматривался линейный перелом лобной кости, расположенный в том же направлении. Твердая мозговая оболочка в проекции линейной раны и перелома была повреждена.
При исследовании головного мозга была выявлена обширная подоболочечная гематома объемом до 140 мл, обширный участок ушиба головного мозга в левой лобной доле с размозжением его вещества и прорывом крови в желудочковую систему головного мозга.
На костях черепа просматривались признаки минимум двух травматических воздействий: в лобную область волосистой части головы, где имелся линейный перелом, и в правую половину головы, где на обширном участке располагался оскольчато-фрагментарный перелом правой теменной и височной костей. Оба перелома соединялись между собой дополнительными переломами, часть из которых переходили на кости основания черепа. Голова несчастной девочки действительно походила на раздавленное яйцо.
Причина смерти - открытая черепно-мозговая травма - не вызывала ни малейших сомнений. Но, кто знает, какой еще фортель выкинет Городничий, поэтому было решено изъять раздробленные кости свода черепа для решения вопросов о точном количестве ударов, установления очередности их причинения, определения орудия травмы и для исключения (или подтверждения) версии наезда колесом трактора на голову ребенка при его выпадении из кабины.
При исследовании трупа было достоверно установлено, что после засыпания ее тела землей Оля еще совершала дыхательные движения (возможно, в агональном периоде); на слизистой оболочке бронхов были обнаружены мелкие частицы почвы, которые никак не могли попасть в разветвленное бронхиальное дерево механическим путем.
На половых органах трупа девочки имелись грубые, обширные, прижизненного характера разрывы, как девственной плевы, так и слизистой оболочки влагалища, переходящие на кожу промежности.
Естественно, с разрезов влагалища были взяты тампоны и мазки в отделение по исследованию вещественных доказательств или проще – в судебно-биологическое отделение (заведующая Светлана Борисовна Савченко, эксперт Элиза Пюрвеновна Гулевская). И здесь нас ждала удача. Шансов обнаружить сперму в половых путях загнивающего трупа, пробывшего несколько дней в земле, ничтожно мало, но она была обнаружена. А наличие спермы во влагалище потерпевшей является абсолютным и стопроцентным подтверждением произведенного полового акта.
Таким образом, следствие получило неоспоримое доказательство, что с А. Олей был совершен половой акт. Немного опережая события, я должен сказать, что и на колготках потерпевшей экспертом Элизой Гулевской была выявлена сперма одногруппная с кровью подозреваемого А. Городничего.
Теперь мне предстояло изготовить фрактограмму переломов костей черепа и провести векторно-графический анализ.
Впервые я познакомился с этим методом исследования в ноябре 1986 года на представительном зональном недельном семинаре-совещании в городе Ростове-на-Дону, который проводился под патронажем специалистов Главного бюро судебно-медицинской экспертизы при Минздраве РСФСР и был посвящен вопросам судебно-медицинской травматологии. Там выступали с докладами наши новые шефы, 40-летние молодые, энергичные люди, некоторые из которых еще не были обременены степенями, званиями и регалиями, но были полны решимости донести до широкой экспертной аудитории многочисленные наработки и методики, появившиеся или зародившиеся на кафедре профессора судебной медицины Алтайского медицинского института В. И. Крюкова.
Там я впервые познакомился со своими будущими учителями – С. С. Абрамовым, И. А. Гедыгушевым, профессором из Барнаула Б. А. Саркисяном (В. И. Крюков к тому времени уже перебрался в Москву). Среди выступавших были также профессора судебной медицины из Воронежа В. И. Бахметьев и из Ростова-на-Дону В. Н. Акопов, одним словом, те ученые и практики, кто серьезно занимался вопросами экспертизы костной травмы. Мотором и мозговым центром этого научного ареопага был недавно назначенный на должность Главного судебно-медицинского эксперта Российской Федерации Владислав Олегович Плаксин.
Вообще, то время (с 1985 по 1995 годы) многие наши специалисты справедливо считают «золотым веком» не только Главного БСМЭ МЗ РСФСР, но и всей российской судебной медицины. Ежегодно по каждой судебно-медицинской специальности (судебная химия, биология, гистология, медицинская криминалистика, называвшаяся в ту пору физико-техническим отделением, танатология, экспертиза живых лиц и т. д.) регулярно проводились совещания и семинары, куда приглашались эксперты-практики из всех регионов России; широким потоком издавалась и рассылалась методическая литература по различным экспертным вопросам. Здание Главного Бюро судебно-медицинской экспертизы в Москве, на улице Пятницкая, ½, стало чуть ли не вторым домом для каждого эксперта, приезжавшего в столицу из провинции.
Я и сам, помимо ежегодных официальных совещаний, практически каждый год приезжал на неделю-другую на улицу Пятницкую, где на рабочем месте осваивал различные методики, в том числе и векторно-графический анализ. И каждый раз получал радушный прием; Абрамов с Гедыгушевым удовлетворенно отмечали:
- А вот и наш калмык появился!
Всячески поощрялась инициатива, исходящая снизу, и региональный начальник, посылавший своих экспертов без всяких разнарядок, был на хорошем счету. Позитивную роль в данной ситуации играло то обстоятельство, что большинство из руководителей отделений Главного Бюро СМЭ, не являлись коренными москвичами, и в них напрочь отсутствовал чисто московский прагматичный подход – «Ты мне, я тебе». Это может показаться невероятным, но это факт. Когда в 1995 году я приехал в Москву для приобретения большого количества аппаратуры и оборудования, вывоз которого осуществлялся поездом, то Искак Ахмедович Гедыгушев, находившийся тогда в должности 1-го заместителя начальника главного Бюро судебно-медицинской экспертизы России, лично носился со мной по перрону Павелецкого вокзала, помогая загружать в вагон тяжелые ящики и коробки, чтобы я уложился в 30-минутный промежуток времени до отправления состава.