Работая в свое время над «Очерками», я настолько «вжился» в текст, что уже перестал воспринимать написанное объективно. Сообразив, что надо просто отдохнуть, отложил рукопись месяца на два, чтобы потом взглянуть на нее свежим, незашоренным взглядом. Когда же, спустя указанный срок, прочитал ее заново, то почувствовал сильнейший внутренний дискомфорт и неловкость. Как я мог написать такие инфантильные и беспомощные тексты!? И вообще, кому это нужно, кого могут заинтересовать эти воспоминания о былом и мои откровения? Пришлось взяться за «доводку и шлифовку», всяческие исправления, принявшие какой-то маниакально-навязчивый характер. В один из моментов до меня дошло, что бесконечные «улучшения» не всегда могут пойти на пользу дела; из вещи улетучиваются элементы спонтанности, первозданности и импровизации, а до идеала все равно далеко. Надо было когда-то останавливаться, чтобы окончательно не испортить «продукт».
Закончив «Очерки», я дал прочитать распечатку нескольким людям, мнение которых мне хотелось узнать. Первый отзыв был от старой знакомой, которая вылила на меня целый фонтан фимиама и восторга. Оказывается, за последние три года она ничего подобного не читала, и мне обязательно надо, бросив все, заняться сочинительством. Тоже, мне, второй Жорж Сименон нашелся! Я понял, что столь однобокая оценка не может считаться объективной и способна лишь дополнительно разгорячить воспаленную головенку, и в данном случае требуется холодный душ.
И поэтому я отдал рукопись на рецензию другу Скептику. Тот позвонил через пару дней и сказал:
«А, знаешь, там, где ты описываешь свои поездки и конкретную работу — вполне нормально, пойдет. Остальное — выброси на хрен!»
Легко сказать, выброси. Оставить голые протоколы экспертиз, что ли? Тогда кому это будет вообще интересно? Но должен заметить, что кое-что из его лапидарного совета я принял к сведению; некоторые отступления или основательно сократил, или убрал совсем.
Одна экзальтированная дама, закончившая филологический факультет Калмыцкого государственного университета (хоть не Сорбонна, конечно, но и не ПТУ, согласитесь), стала моей поклонницей, ее «очаровал стиль».
Друг-предприниматель, он же и один из спонсоров, захотел предварительно ознакомиться с «произведением», полагаю, из желания удостовериться, что не покупает кота в мешке. Правильнее будет сказать, что не выбрасывает деньги на ветер. Несколько дней спустя он позвонил и сказал, что перечисляет на счет издательства 3 тысячи рублей. Стало быть, содержание будущей книги его удовлетворило.
Один высокопоставленный чиновник, после просмотра рукописи коротко и солидно изрек:
«Интеллигентные люди эту книгу читать будут».
Насчет интеллигентности, конечно, сильно сказано, хотя мне не совсем нравится это слово. Я не очень четко представляю, что оно конкретно обозначает. Я не люблю вещей, которых не понимаю.
Уже после выхода «Очерков» в свет я был сильно приободрен тремя положительными отзывами:
от одного уважаемого мной профессионала — судебного медика, оценившего книгу как хороший вклад в популяризацию нашей специальности;
от человека, серьезно занимающегося литературным творчеством, отметившего некоторые чисто художественные достоинства «Очерков»;
от родного отца, который, прочтя книжку, сказал:
«Я прочитал твою книгу внимательно и понял, что ты проделал большую работу».
Действительно, в иных случаях, чтобы написать пару абзацев или страницу, мне приходилось прочесть две-три монографии или статьи.
Пока книжка парилась в издательстве в ожидании спонсорских поступлений на расчетный счет, друг Скептик, со свойственным ему сарказмом, осведомлялся по телефону, как ему теперь меня называть: «начинающим писателем» или «молодым писателем»? Хорошо иметь таких друзей!
Вполне возможно, что засев за вторую книжку я совершил ошибку, обрекая себя на те же муки, которые испытал, написав первую. Оказалось, что вынашивать идею, отбирать и сортировать материал, писать, править, переделывать неудачные предложения и абзацы куда увлекательнее, чем ходить со снятой шляпой по кругу, собирая спонсорские средства на публикацию в издательстве.
Изначально я намеревался взять за основу принцип; не обращаться за финансовой помощью в государственные или муниципальные структуры. Только частник! Связываться с этим государством не было никакого желания. Так хотелось провозгласить: «Да здравствует капитализм: «дикий», олигархический, компрадорский, мелкобуржуазный, глобальный, какой угодно!» Хотя, должен признаться, что и капитализм у нас в стране получился какой-то ублюдочный, вернее, чиновничье-криминальный. Но на деле получилось несколько иначе.