— Яска, ты мне должен сказать, — начал Ян.
Виртанен жадно глотал питье, хотя не похоже, чтоб оно хоть как-то облегчало его страдания. Наконец, поставил стакан, растер стекавшую по подбородку воду по всему лицу, пытаясь охладиться. Покончив с этим, он выжидательно посмотрел на Яна.
Того мороз подрал по коже. Он уже видел этот взгляд, пустой, усталый и спокойный много раз. И нисколько не мешало обнаружить эту схожесть то, что глаза у Яски были воспаленные и будто бы рыбьи, а у Мартина — всегда темные, словно потухшие угли. Но с углями проще — подуй на них, кочергой повороши — и сверкнет искорка пламени, а там и до целого костра недалеко. Но Мартин был другим с самого начала. В его глазах не было жизни, не было огня, не было даже малейшего проявления хоть чего-нибудь. Ян согласился бы и на ненависть.
— Знаешь, — тихим голосом проговорил Яска. — Вот до чего хорошо было, пока ты не свихнулся на своем Мартине.
— Откуда ты знаешь? Мы же не разговаривали тогда, — Ян сначала сказал, а потом подумал, что мелет чушь.
Яска фыркнул, подтверждая, что упомянутое Яном положение дел его вполне устраивало.
— Наш уговор в силе, — добавил он, пока Ян подбирал то ли слова, то ли объяснения. — Но я сейчас мало что могу.
— Не везет, — посочувствовал Ян. — Ну, он хоть тебя лечит, радуйся.
— Зато у тебя вид, будто с похорон, — оскалился Виртанен.
Оказывается, это было заметно даже полуослепшему, полуоглохшему от жара и боли Яске. Ян нахмурился, пытаясь поскорее убрать с лица задумчивое выражение, появиться на людях с которым было равносильно прогулке без штанов на большой перемене.
— Да поздно, — Яска не иначе как пользовался дарованной болезнью неприкосновенностью. Ян подумал о дворовых шавках, тех, что выглядывают из подворотни и облаивают, но только если уверены, что объект их домогательств не слезет с лошади и не поддаст под мягкий, уязвимый живот сапогом. Когда была возможность, Ян предпочитал убеждать собак в обратном. С людьми тоже работало.
Он рванулся к подоконнику, подхватил кувшин и выплеснул Виртанену в лицо. Тот даже глаз закрыть не успел. Вода стекала по волосам и покрасневшим щекам, капала на и без того серую подушку. Яска, наконец, принялся шумно отфыркиваться.
— Уронил, извини, — покаялся Дворжак. — Так вот, я хотел спросить. Надеюсь, ответы у тебя есть, потому что в коридоре я видел отличное ведро с помоями.
Яска кивнул. Все правильно. Редкая шавка станет лаять после того, как перекувыркнулась несколько раз от удара начищенного сапога.
— Первое. Где в медкабинете лежат пилюли, которые вы даете Мистеру Мартину?
— В картотеке. Второй сверху, третий слева. Там есть еще бромовые, но ты с ними не перепутаешь — воняют до небес.
— Хороший ответ, засчитано. Переходим ко второму вопросу. Насколько опасны приступы?
Яска пожал плечами, хотя поза смазала весь эффект.
— Он может от этого умереть?
Виртанен выглядел так, словно никак не желал расстаться со значительной суммой денег, а Ян представал вроде бы как разбойником, убеждающим его это сделать.
— Может, — наконец, сдался Яска. — Еще как может.
— Но лекарство помогает?
— Помогает.
Ян всегда чувствовал, когда ему врали. А вот разоблачал обманщика далеко не всегда, потому что порой требовалось показать, что поддался на ложь. По всей видимости, Яска забыл сказать, что лекарство помогает временно. Ладно, это устраивало. Оставался еще один вопрос, но успеет ли он его задать, Дворжак сомневался. По коридору кто-то шел, быстро, громко и явно в их направлении. То есть человек свободно разгуливал во время всеобщего комендантского часа.
— Ты прислушиваешься к голосам в своей голове? — спросил Яска.
— А если и так, — время поджимало, или вопрос, или наказание. — Они говорят, что я должен выяснить у тебя еще кое-что. Что задумал твой драгоценный доктор?
— Не понимаю.
— Что ему надо от Мартина?
Лицо Яски отражало куда большую степень страданий, чем порождала болезнь.
— Так он мне и рассказал. Наверное, научный интерес, — Виртанен зло улыбнулся. — Вот тут я тебе, Ян, ничем не помогу.
Это и так видно было, что не поможет. Яска не лгал, и Ян прекрасно разглядел, как полыхнули жизнью глаза больного, когда речь зашла о докторе. С этим придется разбираться самому, и поскорее. Жаль, нет времени как-нибудь проучить докторского поклонника, но это всегда можно будет сделать позже.
Дворжак скомкано пожелал Яске мучительного выздоровления и вышел, спокойно, а не с видом только что ограбившего лавку жулика. В коридоре никого не оказалось, но соседняя дверь была приоткрыта. Ян осторожно заглянул, увидел кусочек комнаты и чью-то облаченную в белый халат спину.
Чью-то?
Очень захотелось ударить по стенке, да посильнее. И плевать, что потом будут кровоточить разбитые об лепнину костяшки.
Подавив в себе это желание, Ян пошел прочь. Пускай Сорьонен что-то и слышал, зато он не в медкабинете, а значит, можно будет беспрепятственно добраться до лекарств. Временно помогают.
— Ну, это мы еще посмотрим.
22
— Так, Мистер Дворжак, и что вы тут делаете?
Ян остановился. Прямо перед ним на лестницу выскочил де ля Роса. Физрук обмотал поверх извечного своего затасканного сюртука какую-то тряпку, должную обозначать право нарушать комендантский час. Или, что более вероятно, отлавливать нарушителей. И надо ж было наткнуться на де ля Росу именно когда счет идет в лучшем случае на минуты, ведь с четвертого этажа общежития «естественников», где совершал свой обход доктор Сорьонен, убраться так и не удалось.
— Сеньоре де ля Роса!
Ян осторожно глянул через плечо. Доктор не появлялся.
— Полагаю, вам известно, что такое «комендантский час»?
Де ля Роса упер руки в бока, импровизированная повязка сместилась, когда под рукавом перекатились толстые мускулы. Ян напомнил себе, что отталкивать равномерно массивного физрука с дороги — идея сразу неудачная, да и потом тоже. Положим, удастся, но сеньоре де ля Роса вряд ли потеряет сознание даже в том случае, если на него обрушится с неба среднестатистическая скала. То есть он немедленно вскочит, и мало того, что поднимет жуткую тревогу, так еще и напомнит почти любимому ученику, кто в этом мире самый главный, сильный, а кому следует немедленно заткнуться и смотреть в пол.
Что Дворжак и сделал заранее, хотя нисколько не испугался даже вполне вероятной схватки, тем более, что подобное уже бывало. Зачинщиком первой драки был Ян, только-только поступивший в академию. Кажется, профессоре де ля Роса рискнул в некрасивых выражениях отозваться о его манере фехтования при всем курсе и даже нескольких старших, в тот момент упражнявшихся в конкуре неподалеку. Голос у физрука всегда был громким, а потому со стороны манежа донеслось одобрительное ржание, источником которого были вовсе не лошади. Ян тогда сделался краснее своих волос, но стерпел обиду, а уже поздно ночью подстерег преподавателя у конюшен, в коих тот порой выпивал с конюхом. Де ля Роса тут же все понял, забросил на загородку левады свой пиджак, если и не этот, то как две капли воды похожий на нынешний, закатал рукава застиранной рубашки и поманил — «давай, щенок».
Никаких рапир — только кулачный бой. Яну даже удалось один раз достать учителя. Кулак мазнул того по ребрам, и тут же онемел — де ля Роса как будто был сделан из монолитного куска камня. После этого зверствовать физрук не стал, но единственным ударом отправил зарвавшегося студента в нокаут с последующим визитом к Сорьонену. С тех между физруком и спортивной гордостью Академии установилось взаимопонимание, а драки продолжались еще почти год.
Только не время возрождать традиции.
Яну нужно было попасть в учебный корпус, пробраться в медкабинет и раздобыть лекарство, потому что единственную пилюлю, валявшуюся в кармане еще со времен заговора с Яской, он уже потратил.