— Да, ты прав, — смягчился врач. — Не стоит тебе с ним встречаться. Постой тут.
Доктор прошел по коридору, подергал дверь тридцать второй комнаты и помахал ему. Мартин выбрался из укрытия, чувствуя, что краснеет. Что за странное у него сегодня поведение. Стоило хоть немного раскрыться, и все… покатилось! Он бы еще спрятался за спину доктора и, как ребенок, пальцем указывал «Там Ян! Боюсь!».
Страшно-то не было, просто сама мысль, что Дворжак увидит его… Увидит его что? В медицинском халате? Вообще увидит? Мартин затряс головой. Сорьонен, между тем, уже отправился к очередному пациенту, оставив своего нового ассистента самостоятельно разбираться с проблемой.
Мартин прошелся по коридору. На дверь тридцать второй смотрел неотрывно и понимал — к Яну придется идти именно ему. Во-первых, если он этого не сделает, последствия будут только хуже — Сорьонен утвердится во мнении, что его нужно опекать, а опеку Мартин ненавидел люто, искренне и вовсе не по-детски. Во-вторых, какой смысл прятаться, если то, что доктор опрометчиво назвал «отношения с Мистером Дворжаком» на самом деле не существует, или это только у Яна с ним отношения, а у самого Мартина никаких отношений нет. Отношения у Франса Мартина. Смешно, только на самом деле не очень.
Сразу стало спокойнее. Он и не волновался, а ужас, охвативший в пустой аудитории, теперь казался вообще эпизодом из книги про совсем другого человека.
— При… — остаток фразы у Мартина все-таки не получился.
В комнате скверно пахло разлитым алкоголем и тем, что случается с человеком, когда его организм говорит выпивке «Хватит!». На полу, у самого входа, валялся форменный сапог с разорванным голенищем, второй виднелся из-за ширмы. Еще в комнате имелось перевернутое ведро, в которое, по хорошему, должна была стекать вода из умывальника; оно лежало на боку возле кровати, полуприкрытое ужасного вида тряпкой, в которой Мартин не сразу распознал форменный пиджак.
А на кровати — Ян. Он спал, неловко запрокинув голову, и громко, жалобно сопел. Ничего ужасающего в Дворжаке не было, кроме, разве что, лихорадочного румянца, выступившего на щеках. Учитывая, что в комнате не было даже тепло, а одеяло свисало почему-то со стола, это вызывало опасения. Мартин заглянул в свой конспект. Потом еще раз посмотрел на Яна, подошел и опустил руку на лоб того, проверить, так ли все плохо на самом деле.
Так оно и оказалось. Для верности, Мартин проверил температуру и на шее, после чего окончательно утвердился в своем диагнозе. Нужно было звать доктора.
— Мартини, — вдруг сказал Ян.
Мартин едва не закричал, не от страха, но от неожиданности. Горе-доктор поневоле, не заметил даже, как пациент перестал сопеть и проснулся. Прежде, чем он успел отдернуть руку, Ян перехватил ее и прижал к своей щеке.
— Ледышка, — похвалил он и даже улыбнулся, а потом вдруг резко помрачнел, и пальцы, сжимавшие ладонь Мартина, напряглись.
— Я позову доктора, ты, кажется, заразился, — быстро проговорил Мартин.
Похоже, Яну идея не понравилась, но что поделаешь. Мартин решительно освободил свою руку и выскочил в коридор, принялся оглядываться, высматривая открытую дверь. Сорьонен вышел примерно через минуту и, заметив, откуда маячит Мартин, одобрительно улыбнулся. Вот только Мартину сейчас было не до того. Почему-то ему и в голову раньше не приходило, что Ян тоже может заболеть. Хотя следовало бы, ведь слег же Яска…
— Франс, что? — подоспевший доктор перехватил его взгляд и даже забеспокоился.
— Похоже, что тиф, — сквозь зубы проговорил Мартин. — Посмотри, а?
— Посмотрю, — улыбнулся Сорьонен. — Обязательно посмотрю, мне еще вчера показалось, что с ним что-то не так. Только я его догнать не успел.
Доктор вошел в комнату, легко миновав все раскиданные по полу ловушки, принюхался и лишь кивнул своим мыслям. Мартин стоял, прислонившись к ширме, и наблюдал за осмотром. Ян вел себя спокойно, то есть вообще не двигался и не говорил ни слова.
- Мартин, продолжай работу, — попросил Сорьонен таким голосом, что спорить у Мартина даже мысли не возникло. — Я тут справлюсь.
26
Мартин даже не сомневался, подслушивать ему или нет. Старательно протопав по коридору, он снова, стараясь даже не дышать, вернулся к тридцать второй комнате и прижался щекой к стене. Штукатурка оказалась чуточку липкой, в нос ударила сырость, к которой он думал, что привык. Очень захотелось кашлять, а в груди завертелся знакомый ерш.
Сжал зубы, немного помогло. Если приступ все-таки случится, его раскроют.
— Открой рот, Ян.
Тишина. Снова тишина.
— Так, высунь язык, пожалуйста.
Что бы не случилось, пока Мартин выбирался из заключения, на интонациях Сорьонена это никак не отразилось. Ну да, это же был врач, который круглосуточно на своем посту, значит, Яна он перед собой не видит, а только лишь пациента. Пациентов лечат.
А с чего он вообще взял, что Сорьонен должен относиться к Яну плохо. Он же его использовал как медикамент. Мартин нахмурился, прислушиваясь все упорнее. Очень хотелось, чтобы заговорил Ян.
— У тебя были в последнее время слабость, недомогание, боль в костях?
Снова молчание.
— Голова болела?
Мартин стал дышать неглубоко, чтобы не дай бог не спровоцировать приступ, который и так уже назревал. Это всегда хорошо чувствовалось, в груди будто бы перекатывался большой липкий шар, похожий на клубок шерстяной пряжи, вывалянный в дегте. Он закрывал доступ воздуху, и дышать сперва даже получалось, но без всякой пользы. Боль становилась почти невыносимой, на глазах выступали слезы, а в ушах шумело, как в море во время шторма.
— Ян, постарайся больше не нарушать комендантский час, — проговорил доктор. — Ты же знаешь, чем это грозит. Мне бы не хотелось, чтобы ты правда заболел тифом.
Мартин отцепился от стены. Услышал вполне достаточно. Приступ уже невозможно было остановить, и он очень хотел, чтобы истошный кашель раздался не из-за двери тридцать второй комнаты. Кое-как добрался до тридцать седьмой, как оказалось, пустующей, но неубранной, рухнул на стул, прямо на чьи-то забытые брюки.
Владелец комнаты или уехал, или … Мартин решил думать, что уехал. А брюки оставил за ненадобностью.
Он осмотрелся — что есть в пределах досягаемости, способное спасти его, окажись приступ слишком серьезным. Разумеется, ничего не было. Возле умывальника на полке стоял стакан с разводами засохшей в нем воды. И все.
Вдох. Выдох.
Мартин прижал руки к груди, пытаясь согреться и расплавить уже собравшийся там ком. Нет, это был не клубок, а скорее кусок снега, который этой зимой так не разу и не выпал. Даже Рождество справляли под дождем…
Сорьонен раздобыл вина и корицы, а потом долго возился с глинтвейном, который никак не желал готовиться подобающим образом в лабораторных условиях. Яска пытался помогать, но только мешался, в итоге обиженный принялся уморительно обезьянничать, изображая Йоулуппуки и всех его оленей.
Вдох. Выдох.
Мартин быстро опьянел от горячего пряного вина и задремал прямо на кушетке. Сквозь сон до него доносилась финская речь, доктор и Яска разговаривали на родном языке. И смеялись, по крайней мере, Виртанен точно смеялся. А потом что-то упало, разбилось, и вместо хохота послышалось испуганное оханье.
Вдох.
Не получилось.
Спокойно. Главное, успокоиться. Снова вдох.
Он проснулся тогда со странным ощущением. Праздники, в детстве он их даже любил. Когда-то давно, еще во времена штанов с подтяжками крест-накрест, глупых сборищ многочисленных родственников, неизбежно заканчивавшихся тем, что пышущие полнотой и здоровьем тетушки щипали его за щеки, приговаривая, что нужно лучше питаться. Все равно ведь любил.
Вдох.
Выдох.
Все-таки, последнее рождество выдалось неплохим. Оно было еще до наводнения, верно. Потом, почти сразу после Нового Года, дожди сделались непрерывными, и все началось. Ян взбесился уже в начале февраля.