Додумать мысль, поразившую своим нахальством, Мартин не успел. Джейн прикрикнула на слишком медленно бежавших по коридору сестер милосердия, тащивших белоснежную ширму, а потом схватила его за рукав не по-женски сильными пальцами и куда-то поволокла.
— Надеюсь, вы не передумали? — спросила она.
Как всегда, говорила быстро, умудряясь при этом не коверкать слова и не задыхаться.
— Нет, Джейн, все в порядке, — рассеянно отозвался Мартин. — Правда, я еще не успел собраться.
Оказывается, его тащили просто вперед. Наверное, в атмосфере всеобщей суматохи, которая частично и его самого захватила, было просто неприлично разговаривать, стоя на месте.
— Это хорошо, — закивала Джейн. — Завтра приходит 'Гордость Севера'. Они привезут первых раненых, а обратным рейсом заберут и вас. В прибрежной деревне, думаю, вы без труда сядете на дилижанс до столицы.
— Об этом не беспокойтесь, — заверил ее Мартин.
— Я и не беспокоюсь, — заговорщицки подмигнула Д'Аквино. — Теперь не беспокоюсь, потому что сделала все, что было в моих силах. Дело за вами, главное — поправляйтесь!
Какой заразительный оптимизм, только у Мартина быстро сформировался против него иммунитет. Искушенный в избегании конфликтов, он соглашался со всем, потому что выслушивать вдохновенные и неубедительные аргументы ему не нравилось тем более.
Нужно было еще собраться, а для этого — проникнуть в завалы собственной комнаты. Там, конечно, никто не прибирался с самого потопа, и плесень, наверняка, выросла на всем, но были вещи, которые Мартин не хотел оставлять.
— Готовьтесь!
Джейн отпустила его руку. Мартин понял, что был в некотором роде якорем — стоило Д'Аквино от него отцепиться, та помчалась по коридору со значительно возросшей скоростью.
— А что мне остается? — спросил он тихонько у почти скрывшейся Джейн.
Дело шло к вечеру.
Значит, у него есть в лучшем случае ночь и завтрашнее утро, чтобы покончить с делами. Написать прошение Стивенсону, заверить его в канцелярии, собрать вещи, отловить доктора — попрощаться, поблагодарить за заботу, извиниться, если что не так. И халат вернуть, наконец.
Он решил начать с прошения. Потратил на него час, запершись в пустой аудитории и периодически отвлекаясь от каллиграфии на яркий, к ветру закат. Настроение было скорее хорошее, и так приятно было снова не бояться пустых аудиторий. Мартин слышал, что Яна уже несколько дней нет на острове, и даже искренне интересовался, куда же подался беспокойный парень. Впрочем, вариантов немного. Вернее, вариант один, выбор есть только относительно стороны — за Север воевать или за родной Восток.
Видимость становилась все хуже. Мартин сидел за преподавательским столом, чувствуя себя ни много ни мало капитаном тонущего корабля — такими всеобъемлющими были покой и одиночество. Достигнутая цель, точнее, желаемое состояние.
Совершенно не кажущаяся реальной дальняя, опасная дорога, неизвестные перспективы. Как будто все это будет завтра не с ним, а просто с каким-то очередным персонажем. Пусть так.
Главное успокоиться и не забывать об осторожности.
Мартин автоматически проверил, с собой ли лекарство. Выудил пузырек из кармана, повертел, посмотрел, как с трудом перекатываются в нем пилюли. Их достаточно, хватит на всю дорогу, а уж потом в госпитале разберутся, нужно ли их еще пить. Он так и не знает, что это за лекарство такое. Надо будет спросить у доктора.
А сначала — закончить прошение.
Мартин как будто только заметил, что парт в аудитории уже нет, остался только его стол. Ну да, все ведь вынесли, говорят, здание вообще готовили к капитальному ремонту. Наверное, и лазарету предстоял переезд.
Ну, вот прошение и готово. Получилось аккуратно, обстоятельно, и тот, кому вдруг понадобится покопаться в остатках академического архива, прочитав такое, не подумает плохо о жившем когда-то преподавателе классической литературы. И еще получилось чем-то похоже на оставленное профессором Ричардом завещание. Разве что желаемое место похорон отсутствовало.
Не переписать ли.
Мартин вздохнул и подставил в конце текста свою подпись. Не будет он ничего переписывать, времени осталось слишком мало. И так уже придется рыться в завалах ночью, а сначала пробираться на мансарду с керосиновой лампой.
Выйдя из аудитории, Мартин почувствовал, что его преподавательская карьера на этом заканчивается. Закрыл дверь и неловко усмехнулся. Это все-таки оказался день, когда заканчивается все. Встреться ему Ян, Мартин бы, наверное, смог спокойно с ним поговорить, хоть что-то объяснить как следовало. Потому что день когда все заканчивается — это день полной безнаказанности.
Только что он старался оставить о себе лучшее впечатление у тех, кто будет после него, а теперь ощутил, что может, в принципе, с равным успехом и устроить дебош. Всем уже будет все равно.
А вот это оказалось обидно. Как будто бы для мира, небольшого, сырого, промозглого, мира, где он прожил десять лет, его уже не существует. И никто даже не заметил. Даже Сорьонен, который казался таким же привычным в этом мире, как даже вот эта коридорная стенка, как вечно беспокойное море, как старая башня маяка. Как часть пейзажа.
А говорили, что природа остается неизменной, когда люди умирают. Мартин в это верил с самого детства, с того самого времени, когда смотрел сквозь щели в досках вагона для скота на бесконечные равнины, которым уж точно было все равно, есть он на свете или его нет. Только тогда он это еще не совсем понимал.
Но прочь такие мысли, успокоиться, собраться, может даже, выпить. А Стивенсона, судя по времени, удастся отловить только утром. Мартин вернулся в башню, собрал там немногочисленные пожитки.
Недопитый утром кофе так и стоял на столе, уже успел отсечься и осесть на дно пробирки. Значит, доктор у себя в так и не появлялся, и придется потом разыскивать и его тоже. Мартину почему-то не очень хотелось, это было, наверное, самое сложное из оставшихся ему дел. То самое, которое обычно откладывают на самую последнюю минуту.
Может быть потому, что Кари давно перестал быть для него частью пейзажа. И это было даже не открытие.
— Самозваный друг? — переспросил Мартин зачем-то вслух.
И сам себе не ответил. Все же он был порой до отвращения к самому себе нормальным. Нормально осознавал собственную неполноценность, жил с ней, стараясь, не впутывать других людей. Ну кроме тех, конечно, которые все равно лезли и уговоров слушать не желали. Как и все, наверное, кого убеждаешь отказаться от чего-то ради собственного же блага. Таких, как Ян. Хорошо, хватило тому то ли ума, то ли здравого смысла оставить его в покое. Или может быть, тоже Кари постарался, Мартин ведь так и не знал точно, что за драка у них там была.
Мартин решил, что найдет свои уцелевшие пожитки и вернется в башню переночевать. Он взял со стола керосиновую лампу и отправился в комнату, которую уже и своей-то не считал. Мансарда учебного корпуса, пятый этаж со скошенным в сторону моря потолком.
На улице изрядно похолодало, но дождь не шел. Весь вылился во время наводнения.
Мартин не спеша прошелся по двору, вдыхая запах ночного моря. Потом вернулся к учебному корпусу, совершенно темному и пустому. Не исключено, что и лестница на мансарду до сих пор перегорожена.
Ему было спокойно, завтра не вызывало нервоза.
В комнате до сих пор пахло сыростью и даже, или это только казалось, вином. Когда вино впитывается в тряпки или дерево, оно потом долго сохраняет этот запах. Мартин зажег лампу, поставил ее на заваленный превратившимися в ошметья бумагами и не без брезгливости запустил руку в то, что было когда-то его ящиком с личными вещами.