Песню эту Кристиан (с подсказки Алекса) пел не без задней мысли. В вечернем воздухе его красивый и печальный голос разносился далеко по окрестностям замка, достигая, конечно, и опочивальни графини. За обеденным столом «кондотьер» вел обычно перекрестные беседы в фривольном стиле с молодыми дамами, но исподтишка бросал редкие острые взгляды на Магдалену и с удовольствием отмечал, что эти взгляды она улавливает. По лицу ее при этом пробегала иногда улыбка превосходства (мол, ты вот их улещиваешь, а стоит мне поманить пальцем…), которую она враз тушила.
— Но коготок-то вязнет, — ухмылялся Алекс.
— Ты всерьез рассчитываешь, что эта статуя способна на иные чувства, кроме ненависти и презрения? — удивлялся Кристиан.
— Она женщина, да еще осознающая свою красоту — этим все сказано. Будем трясти…
В первые дни Кристиан проводил вечера чаще с графом — сначала за бильярдом, потом они перекочевывали к камину, где, сидя в креслах, потягивали вино и беседовали на разные темы. Вскоре темы иссякли, а Кристиан понял окончательно два пункта относительно графа: 1) его головой вертит шея графини 2) вялые взгляды в сторону графини означали, что частые встречи на брачном ложе остались в далеком прошлом, а может и вовсе прекратились.
— Так это замечательно! — потирал руки Алекс. — Свято место пусто не бывает.
Но осторожный опрос слуг и служанок, подкрепленный денежками, возможного фаворита у графини не выявил.
— Еще лучше: место вакантно и его следует занять. Тобой, Кристиан, тобой. А потом будем вить из графини веревки.
— Набожна она очень и по отношении ко мне насторожена. Я для нее враг и очень опасный.
— Ты будешь врагом, пораженным бациллой любви к ней, премудрой. Из такого врага тоже можно вить веревки. Но для этого она должна с тобой сблизиться. Радуйся, вектора ваших личностей направлены друг к другу.
— А что, мужчина и женщина не могут поладить вне постели?
— Могут, наверно. Но через постель куда приятней.
— Это все теория. А как ты будешь расшевеливать ее чувства на практике?
— Через ревность, конечно. У нас под рукой три готовые к сексуальному контакту молодые женщины, вот к ним и начнем, первым делом, подкатывать…
Молодые дамы, чувства которых разнежились в компании с фривольным кавалером, действительно показывали внимательному мужскому взгляду на возможность перехода к объятьям, поцелуям и постельным страстям. Замужняя Анна София интриговала Кристиана наедине посредством глубоких взглядов и ухватываний за рукава, стеснительная Доротея часто краснела и трогательно замирала, когда попадалась ему во время пряток, а разбитная Барбара при малейшей возможности ловко подворачивала тити, шею и губы.
— Вот с Барбары и начнем, — решил Алекс, — тем более, ее спальня находится под спальней графини.
В тот вечер, расходясь на ночь, Кристиан сунул Барбаре в руку записочку «Пылаю страстью. Приду через час в окно». В назначенное время он спустился с чердака замка по веревке (заглянув по дороге в освещенное окно графини, которая, сидя в постели, что-то читала) и стукнул аккуратно в окно Барбары. Оно тотчас открылось, и великолепный кондотьер прыгнул прямо в объятья трепетной женщины. Зацеловав ее, истискав и утолив первую страсть (которая была неподдельной: застоялся жеребец без женщины), он приступил к более изощренным, длительным ласкам и через время попросил:
— Я обожаю женские стоны и крики! Они так меня подстегивают…
Предовольная Барбара отзывчиво застонала, заахала, а потом стала вскрикивать:
— Еще, милый! Сильней, жеребец! Задай мне жару! О-ой, я умираю…
И далее в том же духе (Крики ее и правда вливали энергию в ягодицы и чресла подневольного Алексу Кристиана).
Вдруг в дверь Барбары застучали, громко спрашивая голосом Анны-Софии (ее спальня была рядом):
— Что случилось, Барбара? Тебе плохо?
— Мне хорошо-о! — прокричала в ответ согрешившая дуэнья.
Кристиан же счел за благо быстро одеться и юркнуть к своей веревке.