— Научи меня всему, милый…
Тем же вечером Кристиан проник тайком в покои Катарины и, отринув все хитрушки Алекса, предался с ней любви.
Бесхитростная любовь, конечно, хороша, но быстро приводит к двум результатам: 1) становится известна всем окружающим 2) обрекает здоровых любовников на зачатие ребенка. Хорошо, что Алекс все же бдил и заставлял Кристиана проводить противозачаточные мероприятия: использовать дольки лимона перед сексом и уговаривать Катарину быстро-быстро мыться после него. Но счастливое выражение лица спрятать девушке утром трудно, а отследить любовников при наличии подозрения очень просто — в итоге Луиза Юлиана вскоре разоблачила свою дочь. Упрекать ее она не стала, памятуя слова пройдохи Кристиана о катастрофических последствиях любых упреков для речи дочери, не стала выговаривать и ему (хоть очень этого хотелось!). Зато вскоре с голубиной почтой из Праги Кристиану пришел приказ: передать войска в подчинение фон Лобковица и явиться на доклад королю. Проведя еще ночь в Гейдельберге в любовных утехах, перемежаемых слезами, Кристиан сказал Катарине последнее «Прости!» и пустился в путь на санях, укутанный шубами — в сопровождении личной охраны, конечно.
В первый день пути чувства его были сумрачны, во второй элегичны, но к вечеру возле замка Нойншайн его перехватил граф Гогенлоэ, возвращавшийся из какой-то поездки, и затащил в гости. Пить и есть у графа пришлось безмерно, выслушивая его восторженное изумление своими победами, а проснулся Кристиан в объятьях какой-то дамы — то ли родственницы графа, то ли жены??
— Ты куда смотрел, проклятый Алекс? — разбушевался Кристиан. — Тебя ведь опьянить очень трудно! Или опять пленился женскими прелестями?!
— И закосел в этот раз и, как следствие, пленился, — повинился профессор. — Видимо, дряхлею…
— Тьфу, старый козел! Не буду больше на тебя полагаться. А так ведь удобно было…
Дальше ехали с максимально возможной скоростью, отвлекались только на скромный ужин и сон в постоялых дворах и через 8 дней пути, в середине января, оказались в столице Богемии.
Глава двадцать седьмая. Преступление и наказание
Сюзанна встретила мужа очень недружелюбно. Вернее, вовсе не встретила, а заперлась в своих комнатах и на все умильные попытки Кристиана ее выманить отвечала тихими всхлипами.
— И что мне делать, проклятый сводник? — спросил бледный от переживаний фюрст.
— Вероятно, лечь спать под ее дверью, которая рано или поздно откроется.
Но до вечера было еще много времени, в течение которого фюрста решили потерзать другие важные люди. При этом королева опередила всех. Когда Кристиан предстал перед былым своим кумиром, то затрепетал как лист ольхи под ветром. — Что Вы так бледны, князь фон Анхальт-Бернбург? — спросила Элизабет Стюарт, подойдя к нему почти вплотную. — Мне отовсюду шлют вести о Ваших амурных победах над весьма аристократическими дамами, и я решила воочию узреть такой образец мужественности и куртуазности. А увидела, простите меня, образец трусости!
— Ваше величество, — поспешно встрял Алекс, — эти искаженные вести дошли, к несчастью, до моей жены, доверчивость которой Вам известна. И мне не удалось разубедить ее в том, что я добивался через этих женщин лишь дипломатических целей Богемии.
— Постельная дипломатия? Прием не нов, но, все же, как Вы сумели убедить этих Магдален лечь с Вами в одну постель? Притом, что Магдалена Нойбург, урожденная Виттельсбах, всегда казалась мне железной леди…
— Я убедил ее, что она красива, но ее красота пропадает втуне рядом с никчемным мужем.
— Ловко, — хмыкнула Элизабет. — А у Магдалены Саксонской мужа Вы просто отняли?
— Мужа и еще любовника, мадам. Оказалось, что жить без плотской любви Магдалене некомфортно.
— Как и мне, увы, — вздохнула Элизабет. — Вы знаете Кристиан, что я теперь боюсь беременности и не пускаю в свою постель мужа?
— Откуда мне знать, мадам? Я ведь был вдали от Праги…
— Ну да, как это я забыла: Вы жили в Гейдельберге и от скуки соблазнили бедную заику Катарину. Или Вы и тут искали иную выгоду — например, стать зятем королю Богемии? А бедную Сюзанну свести в могилу через слезы, которые она лила тут неделю…