Был полдень, и собравшиеся на палубе циркачи, сбившись в небольшие группы, болтали о пустяках, смеялись, гримасничали и обсуждали прекрасно прошедший тур по Кадилии, в каждом городе которой они собрали многолюдную аудиторию, бурные овации и солидную прибыль. Труппа «Цюрильон» — дружная и небольшая, но одна из самых талантливых во всем Ригерхейме и заслуженно известная.
Лишь хромой жонглер Динкель не хотел присоединяться к всеобщему веселью. Он был единственным на судне, кому было грустно. Он стоял в стороне от остальных и наблюдал за самой большой группой артистов, занявших центральную часть палубы. Они были веселы, шутили и кривлялись. Общение с ними могло поднять настроение всякому, кто присоединится к их радостному разговору. Кому угодно, но только не хромому Динкелю. Ему оно могло причинить исключительно боль, несмотря на то, что почти все артисты труппы являлись ему друзьями.
А причина этому проста: там стояла Флави, и она была не его.
Невысокая рыжая девушка со спортивной фигурой излучала жизнерадостность. Динкель слышал ее игривый смех, и он доставлял ему удовольствие, но лишь тогда, когда хромой жонглер закрывал глаза. Когда же они были открытыми, он не ощущал ничего, кроме страданий. Потому что ими он видел, как Флави обнимает за талию Эмиль. Высокий, смазливый, мускулистый акробат, одна из главных звезд труппы. Он и Динкель ненавидели друг друга.
«Почему она выбрала его, а не меня? Я ведь чувствовал, что нравлюсь ей. Неужели это из-за моей хромоты и шрамов? Неужели красивые всегда должны быть с красивыми, а страшные… одни?»
При поверхностном взгляде на Динкеля в самом деле могло показаться, что он не слишком красив. Он был не очень высок — рост его считался средним; он хромал на левую ногу из-за травмы бедра; его физиономия была испещрена шрамами, а длинные волосы, хоть и были всегда чистыми, никогда не причесывались. Но уже при внимательном рассмотрении становилось понятно, что он вовсе не является олицетворением уродства. От чуткого наблюдателя не могло укрыться ни то, какие правильные черты у его лица, ни то, насколько красивой и атлетической, если не брать во внимание хромоту, остается его фигура, ни тот ум, который излучают его глаза.
Война оставляет свой след в каждом, кто в ней участвовал, и Динкель знал об этом не понаслышке.
Трое артистов, среди которых были Флави и Эмиль, приблизились к краю палубы, остановившись в нескольких шагах от Динкеля.
— Я никогда не видел, чтобы зрители так тепло принимали клоунов! Они реагировали так, будто видели их впервые! Воистину, дикари, а не люди живут в этой Кадии!
— Ну хватит ворчать, Эмиль! Тебе все равно досталось больше всех оваций!
— Я и не ворчу, Жак! Просто подмечаю, что в Кадии живут дикари!
— Это Кадилия, а не Кадия! Эх, когда ты уже перестанешь нарочно коверкать это название?
— Да какая разница? Ты видел этих людей? Они и сами-то, наверное, не знают, как правильно называется их страна! К тому же, нам не за познания в географии платят.
Флави вдруг рассмеялась, найдя, по всей видимости, забавным ворчание своего мужчины. А затем подключилась к разговору:
— Ты неисправимый циник и мизантроп, — подметила она.
— Но с тобой-то я не такой. — губы Эмиля растянулись в игривой улыбке.
— Со мной просто невозможно быть циничным, равно как и затруднительно меня не любить. Только поэтому со мной ты не такой.
Флави обожала ходить с распущенными волосами, но на этот раз взяла с собой на палубу изящную черную заколку в виде бабочки — на случай, если ветер усилится и начнет трепать ее локоны.
Но вдруг, рассмеявшись из-за какой-то рассказанной Жаком шутки, Флави потеряла концентрацию и выронила свою заколку из рук, и та упала прямо в морскую воду.
— Ах! Это моя любимая заколка! — Флави выглядела очень расстроенной.
— Не огорчайся, милая, мы купим тебе новую. — равнодушно посмотрев на воду, ответил Эмиль.
— Это был подарок моего отца. Жалко, очень-очень жалко.
— Пойдемте обедать, друзья. Морской воздух жутко разжигает аппетит, — предложил Жак.
— Поддерживаю. Я голоден как зверь, — согласился Эмиль.
Опечаленная Флави, понурив голову, промолчала.