Троица направилась в каюты. И никто из них не услышал, как в воду упало что-то еще. Что-то, куда более крупное, чем заколка.
***
Флави быстро поела и вернулась на палубу уже одна. Эмиль и Жак все еще обедали и, как всегда, о чем-то спорили, а ей невыносимо хотелось еще посмотреть на море. Через сутки они уже будут на суше, и никто не знает, когда теперь им доведется отправиться в подобное этому путешествие. Флави ценила каждый миг, проведенный на палубе, да и в целом каждый миг своей жизни. Искренняя и веселая девушка, она умела радоваться малому, удивляться вещам вполне обычным, получать наслаждение от развлечений земных и не изощренных, а также вселять оптимизм в каждого человека, который имел счастье с ней общаться. Даже в самого побитого жизнью.
Когда снова оказавшаяся на палубе Флави направилась к ее краю, путь ей преградил другой артист из их труппы.
Перед ней, такой же угрюмый, как и всегда в последнее время, стоял хромой жонглер Динкель, которого за спиной постоянно оскорблял ее парень Эмиль. И за которого она непременно заступалась, ибо чувствовала к нему странную симпатию. Флави знала о чувствах Динкеля по отношению к ней, так как он уже намекал ей на их присутствие, но побаивалась жонглера, потому что он отличался от всех людей, с которыми она водила знакомство. Тем необъяснимей казалась ей собственная симпатия к этому человеку — хромому, изрезанному и часто мрачному. А теперь еще и мокрому.
Динкель протянул Флави ладонь. В ней была заколка в виде бабочки, столь дорогой для Флави подарок ее отца, который она так неловко умудрилась уронить в воду.
— Возьми, Флави. Не теряй ее больше.
Она раскрыла рот от изумления и взяла заколку. Рассмотрела еще раз. Глаза ее не обманули — это действительно была та самая заколка.
В то время как Флави оглядывала её, Динкель, не дождавшись хоть какого-нибудь слова, обошел рыжую циркачку и отправился в свою каюту, хлюпая намокшими сапогами.
Очнувшаяся от удивления девушка, не найдя слов, способных выразить всю ее признательность, смотрела уходящему жонглеру вслед со смесью благодарности и все той же необъяснимой симпатии. Но было в этом взгляде что-то еще. Что-то еще…
«Она все еще с Эмилем. Она будет с ним всегда. Хоть он и не прыгнул ради нее за борт».
***
Труппа остановилась в двадцати милях к юго-востоку от города Навия, что являлся их домом. Был ранний вечер, и циркачи тратили его на посиделки у костра, пьянство, карточные игры и пение песен. Беззаботная и веселая жизнь, скажет кто-то, и будет прав едва на малую долю.
В те немногие минуты, когда Динкель не думал о Флави, он становился веселым и жизнерадостным человеком — настоящей душой любой компании. В труппе почти все обожали его и всегда собирались у костра, когда он начинал играть на своей лютне, напевая при этом самые различные песни, коих знал великое множество: от тонкой любовной лирики до героических баллад, от глубокомысленных поэм до кабацких матерных напевов.
И что бы ни играл одаренный абсолютным музыкальным слухом, безупречным чувством ритма и невероятно ловкими пальцами Динкель, все собравшиеся вокруг него люди всегда завороженно слушали его песни, предаваясь воспоминаниям и мечтам, и восторженно подмечали способность прикасаться мелодией и голосом к струнам души, словно она тоже была инструментом в его руках.
В этот раз была любовная лирика:
Над землёй застывшей, но не мертвой
Вдаль летел против ветра он.
В край безмерно для него далекий,
К той, что в думы вторглась нежным сном.
Как за серыми камнями в острых скалах
Луч укрыла горная река,
Так за гордым взмахом сильных крыльев
Страх он спрятал раз и навсегда.
По песку вдоль берега морского
Прочь от солнца тихо шла она
В царство бурь и вечного мороза,
Трепет сердца усмирить дыханьем льда.
Как сверчком белесым в черном небе
Ночью вспыхнула холодная звезда,
Так прозрачной льдинкою на веке
Вдруг блеснула одинокая слеза.
В этом мире их путям не пересечься,
В хрупких снах лишь встретиться судьба,
Но безвластен он, чтобы отречься
От надежды, хоть та и глупа.