— Сочувствую твоей утрате, Зоран. Я знаю, Андерс был хорошим учителем и верным другом многим из вас.
— Да уж.
Воцарилась тишина. Первой ее нарушила сова, которая вдруг заухала где-то неподалеку, а через несколько минут, когда убийца и чародейка зашли уже глубоко в лес, вновь заговорила Адела:
— Как это случилось? — спросила она.
— У него резко ухудшилось здоровье. Для старика Андерс был довольно бодрым, так что его уход стал большой неожиданностью. Жаль, что я не смог толком с ним проститься.
— Не смог? Почему?
— Потому что был на контракте, когда Андерс сдал. По возвращении я прощался уже с гробовой плитой.
— Так, значит, ты теперь магистр?
— Нет, с чего ты взяла? — Зоран состроил удивленную мину.
— Мы с Андерсом много беседовали, причем весьма доверительно: чем-то я с ним делилась, а чем-то со мной делился он. Самой непростой для него темой являлась судьба вашего Ордена. Андерс поименно рассказывал мне о братьях, размышляя о потенциальном преемнике. С его слов я знаю, к примеру, что Конрат наиболее дисциплинированный из вас, но чересчур при этом амбициозный, Бирг жесток и не блещет умом, но компенсирует это звериным чутьем, Креспий талантлив, однако мягок и, во многом из-за молодости, неавторитетен, а ты… о тебе он отзывался наиболее лестно. Рассуждал, что из тебя получится достойный магистр.
— Хм. Мне он говорил несколько другое.
— Что же именно?
Зоран тепло улыбнулся, когда в его голове зазвенели воспоминания обо всех матах, всех нравоучениях и гневных речах, коих не жалел для него учитель, когда был жив.
— Много чего. Он ругал меня чаще и яростней других, а иногда даже голос срывал от усилий. Не представляю ни то, чтобы он лестно отзывался обо мне, ни то, что мог взрастить в своей голове идею назначить меня следующим магистром. Вероятно, у Андерса были приступы деменции в те минуты, когда вы разговаривали.
— Он гордился тобой, — с серьезностью в голосе начала Адела. — И, что удивительно, по той же причине, по которой ругался и ворчал. Из-за твоих вечных сомнений и вопросов. Из-за вопросов, которые он боялся задать даже сам себе, хотя бы мысленно, потому что не знал ответов. Из-за вопросов, которые, не страшась, только ты произносил вслух.
Зоран задумался.
— Да, Андерса особенно злило, когда… когда некоторые вещи мне не удавалось понять до конца. Он всегда орал мне: «Делай то, что должно, и не умничай!» Таким образом, мои сомнения иссушалась, пока их не стало совсем. Но все же я ценил его.
— И он тебя, можешь быть уверен. А кто же тогда теперь магистр?
— Конрат. По старшинству.
— Хм. Понятно, — по лицу чародейки было заметно, что она не ожидала услышать такой ответ.
Некоторое время они шли молча. Затем Зоран вновь заговорил:
— Почему Андерс делился с тобой столь многим?
— Для таких, как вы, и таких, как я, общение с подходящим собеседником — редкая роскошь, и ее надо ценить. Когда встречаются два человека, которые знают цену тайнам, они могут откровенно поговорить друг с другом, потому что не выдадут узнанные секреты. Если, конечно, они уверены, что их интересы даже гипотетически не могут столкнуться лбами. Наши с Андерсом не могли.
Зорану нравилось не только слушать, как она говорит, но и смотреть.
«Могут ли наши интересы столкнуться губами?»
Адела уловила его взгляд и кокетливо улыбнулась в ответ.
***
«Это какое-то безумие».
Зоран догадывался, что шабаш — это нечто, мягко говоря, необычное для человеческого восприятия. Но он не думал, что настолько.
Как и на карнавале в городе Лант, здесь, на Лысой горе, тоже текли реки вина, и играла почти непрерывно музыка. Но это были уже далеко не медленные наполненные романтикой мелодии, под ласковые звуки которых разодетые по последней моде дамы и кавалеры плавно кружились подобно падающим с неба снежинкам в безветренную зимнюю пору. Мелодии, которые овладели Лысой горой, являлись в буквальном смысле дьявольскими — необъяснимо веселыми и наркотически пьянящими. Зоран расслышал, что играл здесь далеко не один инструмент, но главным из них, очевидно, была скрипка. Только вот игравших на ней исполнителей Зоран, как ни старался, разглядеть в толпе не смог. Складывалось ощущение, что музыкантов здесь просто нет, а мелодии каким-то неведомым образом обволокли празднующих подобно воздуху, как будто и сами являются природным явлением, прекрасно гармонирующим с царящей в этом месте вакханалией.