Но он недолго глумился; от неожиданного удара по затылку ему показалось, что глаза лишь чудом не вылетели из орбит.
— Ай! — мальчик обернулся.
Перед ним стоял ровесник, но куда более высокий и мускулистый. Он заговорил:
— Магистр запретил нам драться без его присмотра.
Свиноподобный посмотрел на него со смесью страха и восхищения. Он явно был из той породы детворы, что признают лишь силу.
— Конрат, мы же просто играем! Зоран, ну скажи!
Лежащий на полу мальчик что-то прохрипел, а заступившийся за него здоровяк ответил свиноподобному:
— Ты врешь. Вы не играете. Ты просто задираешь его, потому что он младше и слабее.
— Неправда! Мы играем! Я не вру, Конрат! — оправдывался задира.
— Тогда давай я с тобой поиграю, Бирг!
Конрат ударил Бирга кулаком по лицу, и тот лишь чудом удержал равновесие и не упал. Одной рукой он схватился за нос, из которого уже текла кровь, а другую, трясущуюся от страха, но все же продолжавшую сжимать рукоять деревянного меча, выставил вперед, в надежде не подпустить к себе Конрата. И попятился.
— Конрат, не надо! Отстань!
— Я играю!
Конрат рывком попытался сократить дистанцию до позволяющей навязать рукопашный бой, но Бирг отскочил и снова выставил меч вперед.
— Я больше не буду! Отстань!
Вдруг в зале для тренировок раздался громовой голос:
— Это что тут, черт подери, происходит?! Тупая мелюзга! Вы что, совсем страх потеряли?!
Кровь в жилах ребят застыла. Они мигом прекратили свои детские разборки, а Зоран попытался подняться, хоть это и было адски тяжело. Но когда в помещение входил магистр, все те, кто почему-то лежит или сидит, обязаны были встать.
Это был одетый в черное, высокий, седой и жилистый мужчина, с короткой стрижкой и обезображенным шрамами лицом. Скрестив руки за спиной, он подошел вплотную к уже выстроившимся в шеренгу драчунам. Его движения были легкими и угрожающими, в них ощущалась сила, уверенность и отвага. Разгневанно посмотрев на своих учеников, наставник снова заговорил, делая ударение на каждом слове:
— Что тут творится?! — голос разъяренного медведя, не иначе.
Мальчики переглянулись. Бирг выглядел напуганным. Страх Зорана, напротив, улетучился, уступив место угрюмости. Конрат же, сверля Бирга глазами, выглядел откровенно злым.
— Мы оттачивали фехтование, магистр Андерс, — произнес Конрат настолько виновато, насколько мог.
— Фехтование? Да еще и оттачивали? Да вы едва меч держать научились, фехтовальщики чертовы! Что я вам строго-настрого запретил?! Не смейте, не смейте фехтовать без меня! Вы только ошибки закрепите!
Воспитанники пристыженно склонили головы.
— Простите, магистр Андерс, — почти хором произнесли они.
— Видимо, вам мало шести часов тренировок в день. Отлично. Выносливые, значит. Ну-ну. В наказание всю сегодняшнюю ночь вы вместо сна будете бегать по полосе препятствий. Начиная с этой минуты. Бегом марш на полосу!
И они побежали. Зоран едва успевал за Конратом, который, похоже, не сильно ускорялся, а Бирг, не желая опять ловить на себе гневные взгляды последнего, оторвался от своих товарищей по наказанию.
— Конрат, — произнес Зоран с одышкой.
— Что?
— Спасибо.
Конрат в ответ кивнул и слегка улыбнулся. В те времена он приходился Зорану самым близким другом. В те времена он казался Зорану хорошим человеком по меркам их ордена. Но казаться и быть — это никогда не одно и то же.
С тех пор многое изменилось.
***
Облокотившись на огромные каменные перила и вглядываясь вдаль в ожидании заката, на чрезвычайно просторном балконе крепости одиноко стоял мужчина тридцати с небольшим лет, с длинными черными волосами. Он являл собой значительно выше среднего роста человека, атлетически сложенного, с узкой талией, широкими плечами и весьма, даже немного чересчур, мускулистого. Он был одет в черный кожаный дублет и черные узкие штаны, заправленные в высокие, опять же черные, сапоги. Контуры лица его были резкими и грубыми, однако в них присутствовало некое северное благородство. Взгляд зеленых глаз был задумчивым и жестким, но при этом слегка печальным.
Он повернул голову, когда чья-то небольшая крепкая ладонь легла ему на плечо. Это оказался Креспий. Самый младший из Ордена. И тот из братьев, в ком легче всего разглядывались остатки человечности.