Рудольф грустно улыбнулся так, словно знает что-то такое, что Зорану только предстоит постигнуть, и ответил:
– Не знаю, кто внушил тебе такие представления о справедливости, Зоран, но при всем уважении, их даже искаженными не назовешь… Они больные, Зоран. Уродливые. Неужели, ты сам этого не понимаешь?
– Я понимаю лишь то, что уродливое мировоззрение далеко не всегда является неправильным. Оно просто слишком неудобное, потому что переполнено правдой. А правда очень редко бывает завернута в красивую обертку, граф.
– И как же твоя правда поможет вернуть тому работяге пальцы, Зоран?
– Никак. Но она и не преследует такую цель.
– А дом банковскому должнику?
– Не поможет, но и не в этом смысл.
– А тот наркоман, о котором ты говорил. Ты можешь вылечить его своей правдой?
– Нет, не могу.
– Тогда в чем же польза твоей правды? Зачем ты тогда убиваешь, если это не несет никакой пользы тем, ради кого ты это делаешь? Жестокость ради жестокости?
Зоран задумался. Он абсолютно не был согласен с Рудольфом, но подобрать весомые аргументы для дальнейшего спора с эти умным собеседником не мог. Да и не хотел никого ни в чем убеждать. Его миссия – это только его дело, и никого больше она не касается. Зоран сказал:
– Я избавлен от выбора. Закончим дискуссию.
Рудольф посмотрел на Зорана как на глупого ребенка и, покачав головой произнес:
– Когда-нибудь ты сам все поймешь.
Несколько минут они оба молчали, погруженные каждый в свои мысли. Зоран прервал тишину:
– Рудольф.
– Да?
– Ты, наверное, хочешь знать, кто тебя заказал.
– Буду признателен, если ты все-таки приоткроешь завесу этой тайны.
– Меня наняли крестьяне из Ярры.
Граф явно не ожидал услышать подобного.
– Не может быть… Почему?
– Я думаю, в глубине души ты и сам знаешь ответ на этот вопрос. Просто не хочешь этого признавать.
Рудольф поник. Он открыл было рот, чтобы ответить что-то, но промолчал. Видя его растерянность, Зоран продолжил, дабы избежать неловкой паузы:
– Вопреки твоим заверениям о том, что они просто искали повод тебя прогнать из-за страха перед редким недугом, могу авторитетно заявить, что они до сих пор заблуждаются на счет твой причастности к смерти Йохана.
Граф все молчал, но было видно, что каждое сказанное Зораном слово бьет его гораздо больнее, чем кнут бьет попавшегося на кражи вора. Еще бы. Крестьяне, которых он так полюбил и с которыми был добр, искренен и щедр, действительно считали его убийцей. Люди, о которых он заботился даже после того, как они его изгнали, в ужасе послали за ним наемника, чтобы защитить себя от нападений, которых и так никогда бы больше не случилось.
Как жители Ярры могли так о нем подумать?
Зоран чувствовал, что нужно найти какие-то слова:
– Убивать тебя я не стану, но твое изгнание оставить без внимания не могу. Ты должен жить там, где тебе место – среди себе подобных. Ты можешь вернуться к людям, Рудольф. Можешь и обязан. Они примут тебя, вот увидишь. Вместе мы сможем донести до них то, что ты в одиночку смог донести до меня: ты – не монстр. И ты скажешь нужные слова. Правильные слова. Я знаю это. А я, в свою очередь, подпишусь под каждым из них. Я хочу сделать это для тебя в награду за твое благородство и…просто так. И я не приму отказа.
– Ты думаешь, шанс еще есть?
В глазах графа загорелась искорка надежды. Осталось только раздуть ее, чтобы появилось еще и пламя решимости.
– Сейчас самый подходящий момент, чтобы все исправить, граф. Другого такого может не представиться. Я скоро покину эти края, и больше некому будет подтвердить истинность твоих слов.
Трудно сказать, что заставило Рудольфа фон Пацифора прислушаться к Зорану из Норэграда. Может быть, доводы показались ему убедительными. Может быть, настрой наемного убийцы вселил в графа веру в успех этой затеи.
Но, скорее всего, он просто был наивным мечтателем. А, таких, как правило, жизнь бьет больнее всего.
Подумав недолго, Рудольф, наконец, произнес фразу, за которую в последующем будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь: