Я получил лёгкое сотрясение мозга после удара об асфальт и лёгкую контузию. Мне ещё повезло, так как находился в пятидесяти метрах от эпицентра взрыва. Иных вообще собирали по кускам. Толпа людей между мной и террористом, а также машины, проезжавшие мимо в ту ночь, прикрыли от осколков и взрывной волны.
К 12 июня врачи поставили меня на ноги. Окончательно придя в себя, позвонил матери и главному редактору Сергею Валентиновичу, убедил их, что со мной всё в порядке. Мать еле сдерживала слёзы, но благодарила небеса за проявленное ко мне милосердие. Главред же пожелал выздоровления. Ни слова больше. Какая там поддержка, сочувствие? Урод… Обязательно уволюсь, как приеду. Обоих уведомил, что 15 июня отправляюсь в Чарлстон, сажусь на один из кораблей российского флота и возвращаюсь домой. Парадокс, но даже после победы возвращаться на корабле было безопасней, чем на самолёте. Теперь партизанские отряды янки сбивали самолёты, не боясь отправить в пике свой. Их-то птички над восточной частью штатов больше не летают. А, значит, можно сбивать любые, что появляются в небе. Всё равно враги.
На следующий день я настоял на выписке, и врачи согласились.
Весь остаток дня искал Наталью. Удалось мне это только под вечер. Она была в списке погибших. Бомба взорвалась в десяти метрах от неё. На следующий день написал в клинику и узнал подробности. Из тела вытащили четыре осколка. Один угодил в череп, превратив мозг в месиво. Второй пробил левое лёгкое. Третий продырявил толстую кишку. Четвёртый застрял в правом плече. У неё не было шансов.
Возвращаясь, купил бутылку виски. Пришёл в отель, заперся в своём номере, собрал наши с ней вещи, намереваясь забрать их с собой и передать Наташиным родителям. Как смог, проверил, что меня никто не видит и не слышит. Хотя, признаю, это было бессмысленно. Я разнёс весь номер: разбил телевизор, выбил окно табуреткой, разломал всю мебель, разбил графин с водой о зеркало. То только потрескалось. Долго смотрел на собственное отражение, искажённое от трещин в стекле. Казалось, глаза горели огнём, лицо покрыло гнойниками от проказы. Выглядел, как настоящее чудовище. Потом пил. Нажрался до беспамятства. Зашёл в ванную и сидел под тёплым душем, прямо в одежде. Клянусь Богом, последний раз я плакал ещё в начальной школе, когда получил первую двойку за контрольную работу по математике. Теперь же сидел под струёй воды и ревел, даже не пытаясь сдерживать слёзы.
Корил себя за то, что не общался с ней в последнее время, что не желал выслушать, не пытался объяснить что, зачем и как я всё это здесь делал. Быть может, нашлись бы ещё слова, которыми я смог бы до неё достучаться. Проклинал всё на свете за то, что не могу сказать сейчас те слова, которые пришли в голову только сегодня, хотя скажи я ей их сейчас, и она бы не выбежала в ту ночь прочь из отеля и осталась жива. Так думал. На деле же, видимо, такова была наша судьба. Разлучиться раз и навсегда таким образом. Проклинал частицу «бы» за сам факт её существования. Глупо, да. Я знаю. Но меня сводил с ума сам факт, что теперь я говорю и думаю о Наташе в прошедшем времени, и лишь только перебираю в голове возможные варианты развития наших взаимоотношений, действий в отношении неё, понимая, что на деле уже ничего не могу сделать. Ведь я мог бы, если бы не, да кабы. Теперь только кусаю локти. Каждой клеточкой своего тела проклинал эту войну, визжал, рычал матом, пытаясь вслух найти подходящее слово, описывающее тех, кто, на мой взгляд, был повинен в гибели Наташи. Смеялся над Форрестом Али, представляя его уё…щное лицо, когда тот, отправляясь в ад, узнает, что среди жертв была та, которая от всей души поддерживала их чёртову борьбу за свои никчёмные права и свободы.
Проснулся я ранним утром. Лежал в кровати в мокрой одежде, запачкав постельное бельё собственной рвотой. До такой степени я вчера напился. В номере держался стойкий запах перегара, вперемешку с вонью вышедшего наружу желудочного сока. Еле встал. Голова раскалывалась, как грецкий орех, сжатый струбциной. Пошёл в ванну, чтобы почистить зубы и с досадой обнаружил, что разбил раковину, зеркало, сломал душевую кабинку. Забив на желание привести себя в порядок, собрал с кафеля зубную щётку, шампунь, мыло и мочалку и вернулся в комнату. Собрал все сумки и вышел на улицу, оставив ключи под ковриком. Понимал, что если владелец гостиницы поднимет скандал, я, весь на нервах, сорвусь, что свалит на мои плечи целый ворох проблем, учитывая случай с этим мерзким армянином. Да и предъявить мне при желании руководство сможет без особого труда. Все мои контакты и адрес остались у них. Так что заплачу. Потом. Может быть. Если настроение будет хорошее.