И тогда Оладан подбежал к пирамиде, размахивая мечом, стараясь пронзить странную субстанцию, которая защищала Калана от пламени огненного копья.
– Оладан, назад! – выкрикнул Хоукмун. – Мечом ты ничего не сделаешь!
Однако Оладан пару раз рубанул по пирамиде и пронзил ее, кажется, и почти достал сидевшего внутри Калана Витальского, но чародей развернулся, увидел его и крутанул маленькую пирамидку, которую держал к руке, с невероятной злобой ухмыляясь при этом Оладану.
– Оладан! Берегись! – прокричал Хоукмун, почуяв новую опасность.
Оладан снова занес руку, чтобы еще раз ударить Калана.
И вскрикнул.
Он обернулся с недоумением, как будто видел что-то иное, а не пирамиду и палубу корабля.
– Медведь! – взвыл он. – Достал меня!
А затем с леденящим кровь воплем он исчез.
Хоукмун выронил огненное копье, кинулся вперед, но успел лишь увидеть ухмылявшуюся физиономию Калана, прежде чем пирамида тоже испарилась.
Оладана нигде не было видно. И Хоукмун знал, что маленького человечка вышвырнуло, по крайней мере сейчас, в тот миг в его времени, который он покинул. Вопрос, позволят ли ему остаться там?
Хоукмун особенно и не переживал бы – ведь он знал, что Оладан выжил в той стычке с медведем, – если бы не осознал вдруг, какой великой силой обладает Калан.
Хоукмун невольно содрогнулся. Он обернулся и увидел, что и капитан, и вся команда смотрят на него с откровенным подозрением.
Не сказав им ни слова, он отправился прямо в каюту.
Теперь он как никогда раньше горел желанием отыскать Сориандум и его призрачный народ.
Глава третья
Путь в Сориандум
Вскоре после приключения на палубе ветер задул с такой неистовой силой, словно приближался шторм, и капитан приказал поднять все паруса, чтобы обогнать непогоду и как можно быстрее попасть в Бехрук.
Хоукмун подозревал, что капитану на самом деле хочется как можно быстрее выгрузить пассажиров, и он сочувствовал ему. Другой на его месте мог бы и вовсе вышвырнуть за борт оставшуюся четверку.
Ненависть Хоукмуна к Калану Витальскому становилась всё сильнее. Уже во второй раз лорд Темной Империи лишил его друга, и эту вторую потерю он воспринял почему-то еще болезненнее, чем первую, хотя и был в каком-то смысле лучше к ней готов. Хоукмун твердо вознамерился разыскать Калана и уничтожить его, чего бы это ему ни стоило.
Высадившись на белокаменные набережные Бехрука, все четверо уже не старались так тщательно скрывать лица. Легенды о них ходили и среди народа, жившего по берегам Арабианского моря, однако в лицо их почти не знали. И всё же они не стали задерживаться, а сразу направились на базар и купили четырех верблюдов для путешествия по пустынным землям.
За четыре дня они приспособились к тряске, и мышцы болели уже не так сильно. За четыре же дня они добрались до края Сиранианской пустыни и двинулись вдоль русла Евфрата, текшего между величественными дюнами, и Хоукмун часто поглядывал на карту, сожалея, что с ними нет Оладана, который сражался вместе с ним в Сориандуме против Д’Аверка, когда тот еще был их врагом, – сейчас Оладан помог бы ему вспомнить путь.
Громадное, жаркое солнце превратило доспех графа Брасса в расплавленное золото. Он слепил товарищей не хуже, чем пирамида Калана Витальского. А стальной доспех Дориана Хоукмуна сверкал серебром. Боженталь с Д’Аверком, ехавшие вовсе без доспехов, пару раз отпускали по этому поводу колкие шуточки, но вскоре умолкли, поняв, что человек в доспехе невыносимо страдает от жары; когда им попадались источники или река подходила близко, они набирали полные шлемы воды, заливая ее в нагрудники товарищей.
На пятый день пути они переправились через реку и углубились в пустыню. Тусклый желтый песок простирался во все стороны. Иногда, когда над пустыней пролетал легкий ветерок, по песку шла рябь, безжалостно напоминая, что вода осталась позади.
На шестой день пути они уже устало горбились в высоких седлах, глаза нездорово блестели, губы потрескались, потому что воду приходилось экономить, ведь они не знали, когда попадется следующий источник.
На седьмой день пути Боженталь выпал из седла и остался лежать, распростершись на песке, и они истратили последнюю воду, чтобы привести его в чувство. После этого падения они уселись в короткой тени дюны и оставались там всю ночь до следующего утра, когда Хоукмун кое-как поднялся на ноги и заявил, что дальше поедет один.
– Один? Это еще зачем? – Граф Брасс тоже встал, и ремни, которыми был стянут медный доспех, заскрипели. – В чем причина, герцог Кёльнский?