— Нет, конечно. Проходи. Печенья? — Посторонился Элиот, пропуская Астерию в комнату и размышляя над тем, соответствуют ли побитые жизнью штаны и рубаха без рукавов тем стандартам одежды, при соблюдении которых принято встречать членов королевской семьи.
— Овсяное?
— Нет, мучное, с сушеными яблоками. — Парень кивнул на тумбу, заваленную многочисленными блюдами, полными того самого печенья. Фактически там была построена башня, так как особой страсти к выпечке Элиот не питал. — То, что сверху — самое свежее.
Девочка подхватила печенье и, откусив кусочек, виновато улыбнулась.
— Мама рассказала, что… — Взгляд Астерии остановился на правой руке Элиота, покрытой не слишком густой, но заметной сетью фиолетовых трещин. — … ты пострадал во время нашей вылазки. И я хотела извиниться…
— Тогда и я тоже должен извиниться.
— Что…? — Девушка недоуменно вскинула брови.
— В той ситуации, в которой мы тогда оказались, моей вины едва ли меньше, чем твоей. А то и больше. Я ведь защитник… Вернее, хочу стать им. А долг защитника — не позволять тебе, принцессе, оказаться в опасности…
— Но ты пострадал, спасая меня! И даже мои шрамы — ничто перед твоими!
— Но разве ты виновата в этом? Я ещё не защитник, но считаю, что являюсь им. И травму я получил, выполняя свою работу. — Элиот чуть качнул зафиксированной в повязке рукой. — Так есть ли твоя вина в том, что я оказался недостаточно хорош?
Астерия, выслушавшая Элиота, вздохнула — и уселась на его кровать, забросив ногу на ногу.
— Это всё красивые слова, Элиот. Ты ведь понимаешь, что вина всё равно на мне? — Парень открыл было рот, но принцесса добавила: — Или моя мама тоже ошибается, и ты хочешь ей о том сообщить?
На столь весомый аргумент Элиот не сразу нашёлся, чем ответить. С одной стороны, он мог продолжить гнуть своё — вряд ли Астерия потащила бы его к королеве взаправду. Но с другой… стоило ли продолжать упорствовать, если на лице принцессы только сейчас появилась совершенно искренняя, а не натянутая через силу улыбка?
— Хорошо, ты приняла решение, обернувшееся некоторыми проблемами, но я тебя в том винить не буду. Хочешь знать, почему? — В глазах совсем по-птичьи наклонившей головку принцессы Элиот прочитал немой вопрос. — Потому что защитник никогда ничего не ставит своей госпоже в вину. Но!
Уже приготовившаяся возразить, Астерия закрыла рот.
— Дело не только в долге защитника. Я сам не хочу тебя винить в случившемся. И мне достаточно того, что ты практически не пострадала.
— Из-за моего эгоистичного желания погибли гвардейцы, ты сломал руку и вдобавок получил проклятье, которое останется с тобой до самой смерти — и ты всё равно считаешь меня невиновной?
— Ты знала о диком единороге? О том, что он вообще может затесаться в табуне королевской гвардии? Ты, Астерия, хотя бы могла предположить, что такое может случиться? Нет? — Элиот ободряюще улыбнулся и похлопал девочку по волосам, невольно наслаждаясь их поразительной мягкостью. Какую-либо причёску принцесса опять не делала, и потому водопад золотых волос свободно тянулся вдоль спины и заканчивался чуть ниже. — Ты не виновата, принцесса. А если и виновата, то ровно в той же степени, в какой виноваты садоводы, чьим яблоком подавился неаккуратный едок.
— Спасибо. — Астерия совершенно неожиданно сделала то, что очень любила делать в прошлом-будущем. А именно — уткнулась лбом в грудь оказавшегося значительно выше её Элиота. — Знаешь… мы раньше точно никогда не встречались?
— Разве что в другой жизни, принцесса…
Сейчас, стоя так близко к маленькой Астерии, видя её живой, здоровой и счастливой, Элиот ощущал небывалый душевный подъем. Он буквально чувствовал, как силы и жажда жизни наполняют его, вымотавшегося и уставшего, даруя второе дыхание и возможность идти дальше. Юноша и сам не представлял, насколько его вымотали все эти безостановочные тренировки, длящиеся без малого три недели без малейшего перерыва. Сон, еда и тренировки — вот и весь распорядок дня человека, чей смысл жизни сутки напролёт лежал в постели, восстанавливаясь после применения страшного в своей мощи родового заклятья.
— У тебя печенье посыпалось.
— А? — Астерия, в один момент будто бы очнувшаяся ото сна, отпрянула — и только после этого посмотрела на руки, в которых остался лишь крошечный кусочек печенья, большая часть которого оказалась на полу. — Извини, я не специально…