В справке также говорилось, что в связи с недостатком валюты банк, среди прочих источников, использовал находившиеся на его счетах “средства валютных фондов предприятий, организаций, республик и местных органов власти”. Почему-то умалчивалось, что использовались еще и деньги простых граждан.
Егор Гайдар:
“Итак, последний год своего правления коммунисты закончили тем самым, с чего начали 74 года назад, – реквизицией валютных счетов предприятий, организаций и граждан, хранившихся во Внешэкономбанке.
В общем, нет ни хлеба, ни золота. И нет возможности платить по кредитам. А новых ждать неоткуда. Потрясающим сюрпризом для меня это не явилось, и все же до прихода в правительство оставались какие-то иллюзии, надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет!
Знаете, как бывает, когда видишь кошмарный сон? Конечно, страшно, но где-то в подсознании теплится надежда: ничего, стоит сделать усилие, проснуться, и ужасы исчезнут… А здесь делаешь это чертово усилие, открываешь глаза, а кошмар – вот он, рядом”.
Так обстояло дело с “волюнтаристским”, не вызванным будто бы объективной необходимостью желанием Гайдара начать либеральные реформы – такие обвинения до сих пор шлют в его адрес. На самом деле только они, эти реформы, и могли спасти страну. Других путей спасения не просматривалось…
Наконец, еще одно обвинение, адресуемое Гайдару: дескать, начав реформы, он делал все не так, очень старался, чтобы они легли тяжелым бременем на простых людей. Разумеется, ошибки были и у Гайдара (а кто их не делает?). Однако в действительности реформы пошли не так, как хотелось бы, совсем по другим причинам. Сказались, во-первых, тяжелейшие начальные условия, о которых уже говорилось. Во-вторых, дал о себе знать краткий – всего несколько месяцев – срок пребывания Гайдара у власти: его отстранили, не дав завершить практически ничего из задуманного. И наконец, в-третьих, решающую роль сыграло дичайшее сопротивление, которую оказали реформам их противники, которые и при Гайдаре, и при следующих премьерах действовали по принципу “Чем хуже – тем лучше!”. А реализовывать этот принцип им не составляло труда, поскольку у них было большинство и в Верховном Совете, и на Съезде, и в двух первых Думах, и в местных органах представительной власти…
Разговор с Гайдаром
Приступая к экономической реформе, Гайдар и его коллеги, конечно, предвидели, что на них обрушится ураганный огонь со стороны противников этой реформы. Но одно дело предвидеть, а другое – испытать все это на собственной шкуре в реальности. Сопротивление ведь не ограничивалось критикой тех или иных действий реформаторов – их старались оскорбить, уязвить, унизить, вывести из себя (это и до сих пор продолжается). Напомню: Руцкой назвал членов кабинета “учеными мальчиками в розовых штанишках”, Хасбулатов, как уже говорилось, – абсолютно некомпетентным и совершенно недееспособным правительством. Уже в январе – феврале на митингах можно было видеть плакаты: “Народ объегорен, народ обгайдарен”.
Где-то в середине февраля, беседуя с Егором Гайдаром (разговор происходил в бывшем здании ЦК на Старой площади, куда в ноябре – декабре переехало правительство, освободив Белый дом для Верховного Совета), я спросил его, стала ли для него неожиданностью такая “базарная” форма критики, задевает ли она его, способен ли он ее выдержать, вообще чувствует ли он в себе достаточно силы и твердости, чтобы не отступить перед этим оголтелым сопротивлением.
– Ощущения твердости у меня вполне достаточно, – ответил Гайдар. – Задевает ли все это меня? Может быть, когда я закончу свои дела на посту вице-премьера и оглянусь на то, что обо мне писали и говорили, мне это будет больно и неприятно. А сейчас груз огромной ответственности, очень жесткие рамки, определяемые текущей работой, не позволяют все это замечать, придавать этому особенное значение. Сейчас я слишком хорошо понимаю масштабы игры, слишком хорошо понимаю, что дело не в личностях, а в интересах, поэтому вся “критика” проходит мимо сознания, по периферии его.
Главный же политический вывод первых полутора месяцев реформы, который сделал для себя Гайдар: наше общество оказалось намного умнее, в нем гораздо больше здравого смысла и понимания, чем это обычно многие себе представляли.
Наверное, это было слишком лестное для общества мнение. Во-первых, что понимать под обществом? Часть его действительно проявила здравомыслие, осознав, что другого пути в будущее нет. Другая же часть сразу подняла панику по поводу возросших цен, “пропавших” денег, которые лежали на сберкнижке… Да и вообще, как показали минувшие годы, обществу предстояло пройти тяжелейшие испытания. Мало кто в состоянии был разобраться в их причинах, а потому все проклятия по привычке обрушивались, повторяю, на голову Гайдара: он, дескать, все затеял. Никто не хотел вспоминать, каким было положение в стране, когда Гайдар стал вице-премьером и о котором уже было сказано выше, – пустые прилавки магазинов, ничего не стоящий рубль, полностью парализованная экономика… Это какая-то особенность человеческой памяти. Она избирательна. Возможно, у наших соотечественников она особенно коротка и прихотлива.
Еще вопрос, который я задал тогда Егору Тимуровичу, – чья поддержка для него особенно ценна, ощущает ли он поддержку Ельцина, нет ли у него предчувствия, что в один прекрасный день президент лишит его такой поддержки, причем не из принципиальных, а из чисто политических, тактических соображений? Ответ Гайдара:
– Пока что самой ценной для нас, лично для меня является именно поддержка президента. Без его поддержки мы просто не могли бы ничего сделать – это надо четко себе представлять. И я не понимаю, почему мы должны думать о людях плохо. Президент показал способность принимать политически очень рискованные решения, брать за них ответственность на себя лично, а не сваливать ее немедленно на своих подчиненных. Я не понимаю, почему мы должны исходить из гипотезы непорядочного поведения президента.