— Завод горит! — крикнул ему Куруля.
Мужик ойкнул селезенкой, как лошадь, уставился на зарево, а затем побежал за ними, волоча за собой позванивающую пешню.
Серебристая аккуратная молодая луна путалась справа в черных скачущих прутьях. Прямо перед ними, за лугами, над заслоняющими затон громадными осокорями время от времени били в посветлевшее небо столбы копоти и, разваливаясь, обнажали внутри себя напряженное пламя.
Заскочили домой, чтобы бросить оружие, и — к заводу! Какая-то бабка выволокла на снег свои узлы и стояла рядом с ними, вытянув шею, смотрела на горящий с ужасающим треском склад.
Да, горел не завод, а вытянувшийся длинно вдоль Заводской улицы склад. Он был бревенчатый, двухэтажный, зачем-то побеленный по бревнам известкой. Середина его, где находился очаг пожара, с шумом ввалилась внутрь; к небу взошел красно-черный толстый смерч, сбросил в вышине черные лохмотья и обнажил голый огонь. Через шлак улицы, на теснящуюся к голубой конторе толпу пахнуло жаром; толпа еще отступила; над улицей летали лоскутья копоти, пепел, стреляли во все стороны искры. Сквозь зарешеченные окна было видно, как огонь бродил внутри склада, то там, то здесь вдруг выдавливая стекла и высовывая наружу загнутые кверху красные когти. Внезапно такой коготь высунулся в торце склада, который от торца механического цеха отделяли лишь ажурные сварные ворота. Надутые красным, стали лопаться в механическом цехе стекла.
Из разноголосой сумятицы оттесненной жаром толпы Лешка ухватил, что пожарная машина на ремонте и что о начальнике пожарной охраны директор завода уже кричал в бешенстве: «Я эту сволочь загоню под расстрел!»
От базара, где висел пожарный колокол, частил медный слабенький звон.
— Фронтовики! — На водовозной бочке возник директор завода Севостьянов в расстегнутом кожаном длинном пальто, без шапки. — На складе бочки с карбидом! Запас кислорода!.. Угроза взрыва!.. Надо спасать завод!
Он исчез с бочки, а еще через мгновение Лешка увидел его выскочившим из толпы. Прикрыв лицо рукавом, пригнувшись, директор побежал через улицу, снег на которой весь растопило жаром, стояли красные лужи с плавающими в них хлопьями копоти. Грубо растолкав колеблющихся, из толпы выскочили в разных местах человек двадцать и так же, как директор, пригнувшись, обреченно побежали по лужам к бревенчатой, со следами старой побелки, стене склада, один за другим остановились, как бы упершись в невидимое что-то, отвернулись от напряженно гудящего огня и побежали обратно. А спина одного, пробежавшего дальше других, задымилась белым. Как красная шерстка, по ней побежал огонь. Толпа закричала. Двое кинулись, опрокинули его в лужу, подхватили и уволокли в толпу.
Лешку поразили два мужика, которые, стоя позади толпы, спокойно перекуривали.
— Минут через двадцать рванет, — между затяжками сказал один.
— Может в любой момент рвануть, — сказал другой.
— А народ стоит! Не понимает, дурачье, что сейчас всех снесет.
Оба с прищуром взглянули на выпершую в зону взрыва толпу, как бы не причисляя к этой толпе себя. Но тут пронесли, облепив его, громадный насос-качалку. «Гидрант! Гидрант!» — сипло закричали несущие. И оба курильщика, затоптав цигарки, бросились за контору, пробежали опять с ломами, начали бешено разрывать ими шлак, обнажая засыпанный где-то в этом месте гидрант.
Толпа подалась, взревела. Хохоча и матерясь, закричали люди. По Заводской к горящему складу лошадь тащила красную пожарную машину. Рядом с лошадью бежал и хлестал ее палкой краснорожий толстенький начальник пожарной охраны.
— Байбак!
— Клоп краснорожий!
— Тебя б, вместо кобылы, запречь!
— У-у-у-у! — В черных шинелях бросились, подналегли, подсобили лошади, быстро подкатили машину.
Из толпы вынырнул нервно-возбужденный Куруля, ощерился.
— Тязя-Рязя-Астрахань! — И захохотал, ткнул кулаком Лешку в живот.
Дощатые свесы фронтона механического цеха вдруг заискрились, взялись синими язычками, и, уже, очевидно, предвидя это, с другого конца крыши, гремя железом, бежали с топорами несколько парней. По занявшемуся фронтону и по ним ударила струя из брандспойта, парни закричали, отступили в темноту на крыше.
— Комсомольцы! — донесся напряженный клич директора завода. — Контора загорается!.. Снегом закидывайте! Снегом!
Лешка увидел, как мелькнуло его цвета ржавчины кожаное пальто. Он, а за ним еще десятка три рабочих, прикрывая лица, проскочили под защитой наладившихся брандспойтов в раскрытые ворота завода. Там рокотал трактор, оттаскивая от горящего склада главный материал завода — корпусное железо. За складом часто стояли один за другим пропитанные всевозможными маслами за сто лет работы завода, готовые жарко вспыхнуть цеха.
Лешка бросился к конторе, которая теперь, когда выжатый жаром народ отступил к гидрантам и к Набережной, как бы выперла своим голубым фасадом к пожару. Голубая краска прямо на глазах выцвела, скручивалась в жгутики; казалось, по фасаду быстро-быстро ползут блекло-голубые сморчки. На взвизгнувших по шлаку санях подвезли лопаты. Лешка схватил одну, побежал к конторе со снегом и тут снова увидел Курулю, который орал что-то, пробегая с лопатой. И Федя вдруг выявился: с сосредоточенным и глубокомысленным видом он кидал на стену конторы снег. Блекнущая, с красными, будто налитыми кровью, окнами, стена уже дышала жаром. И, кинув снег, приходилось тут же, быстро отскакивать, так палила она лицо.
По конторе ударили из брандспойтов. Набравшаяся жару стена зашипела, окуталась паром. И струи тотчас, торопясь, перехлестнули улицу, впились в проваленную, жарко горящую середину склада. Пламя там сразу опало, обнажились черные обгорелые бревна, под ними заворочалось, взбухая, облако пара, и вдруг, прорвав его, в небо ударил плотным столбом огонь.
Толпа, подавшаяся было с ломами, топорами, лопатами, огнетушителями к складу, крича и ругаясь, отхлынула. Бьющие в основание огненной колонны белые водяные дуги со змеиным шипением и какими-то взрывами превращались в пар. Наконец колонна покосилась, опала. И сразу же стало видно, как огонь побежал внутри склада вправо и влево, то там, то сям выглядывая растрепанно в окна.
Толпа загудела. Раздались предостерегающие крики, что огонь пошел к бочкам с карбидом.
— Леха! Че я придумал! — возник Куруля. — А ну-ка айда!
Лешка побежал за Курулей, на бегу углядели Федю, и Куруля, крича в уши, объяснил, что к складу можно, подобраться, прикрываясь Доской почета, которая вот же стоит, за углом! Мельком глянув на лица ударников, в том числе и на лицо своей матери, Лешка подхватил Доску с тылу под низ. А с другого края, поднатужась, взялся Куруля. А в центре Федя, как самый сильный, деловито поднял и спокойненько, без нервотрепки, понес. Они выперли со своим щитом на середину улицы. Тут им что-то жутко стали кричать, но от рева огня ничего нельзя было разобрать. Поставили Доску на ее расклешенные ноги, чтобы передохнуть.
— Куды, сопляки! Куды-ы! — плачущим голосом завопил, бросаясь за ними, толстенький, в новом ватнике, кладовщик. Он все дергался, скуля и хватаясь за щеку, будто у него болели зубы, рядом с пожарными. А тут выскочил, но Доску почета было уже не достать: не пускала стена жара. И кладовщик, упершись в эту стену, закрылся, повернулся к толпе, закричал, подняв кулаки и потешно приседая: — Взрыв счас ведь будет! Люди-и!
Наши снова подхватили Доску, с лицевой стороны которой начали слетать, свертываясь в трубочки, фотографии. Они топали прямо по ним. Доперли вплотную к складу.
— Ну, — сказал Куруля оскаливаясь. — Валите назад! — Он поднырнул под Доску и исчез.
Лешка с Федей посмотрели друг другу в глаза.
— Пошли?
— Ага.
Пожарные ударили водой через Доску: видать, страховали Курулю. Лешка и Федя, не тратя больше времени даром, нырнули в сторону склада, услышав тысячный «ах» толпы, предсмертный вопль кладовщика: «Куды-ы?!», обращенный к толпе командный голос выскочившего с заводского двора директора: «Прочь!.. Все про-очь!» Прямо перед нашими оказался въезд во второй этаж склада, и они махнули туда. Обернувшись, увидели, как пыхнула, словно лист бумаги, и унеслась в небо слизанная жаром Доска почета и как подалась вперед, а не побежала прочь одетая в замазученные ватники и черные шинели толпа.