2
— А вы кто такой? — вдруг повернувшись, бесцеремонно спросил меня Самсонов. Это был плотный, грубовато-уверенный, начальственного вида мужчина с ореховой лысиной и с жирными золотыми шевронами на рукавах кителя.
— Тот самый журналист, — лаконично сказал за меня Курулин. — Из Москвы. Алексей Владимирович Бочуга.
— И что вы здесь делаете?.. Тот самый журналист. Из Москвы.
— Как видите, стою, — сказал я.
Мы стояли на травянистом берегу против «Миража»: вот этот самый прибывший из пароходства уже на второй день после опубликования моей статьи Самсонов, Курулин, Веревкин, а также представители прибывшей на приемку «Миража» комиссии: добродушный могучий дядя из министерства лесного хозяйства и молодой, молчаливый, заросший, как Черномор, бородою инженер с судостроительного завода в Звениге, ну и вдруг обративший на себя внимание я. Человек двадцать рабочих и приехавших толпились на понтоне, к которому был пришвартован «Мираж».
— Зачем же вам стоять здесь? — окинув меня с ног до головы взглядом, сказал Самсонов. — Идите за территорию завода и стойте там. — Он выбросил меня из поля зрения и снова повернулся к Курулину. — До нас доносились слухи о ваших художествах. Но то, что я увидел, превзошло все ожидания. Вы что же, возомнили себя удельным князьком? Что хочу, то и делаю? Отстроил, видишь ли, себе особняк! Милицию разогнал! Сам вершит суд и расправу! Вы на что надеялись, я что-то никак не могу понять! На то, что мы ваше самоуправство встретим аплодисментами?.. Обязательства по досрочному завершению судоремонта и то, понимаешь ли, не удосужился взять!
— А зачем его делать досрочно? Достаточно — в срок! К навигации! — щурясь и глядя в сторону, бросил Курулин. Худой, костлявый, он, сгорбив широкие плечи, возвышался над Самсоновым. Лицо его было хмуро, бесчувственно и как бы замкнуто на замок.
— Вот как?! — грубо удивился Самсонов. — Чего ж вы не сказали это, когда вас ставили директором?.. Обнаружили бы себя сразу! Проще бы было! Умник, понимаешь ли, тут нашелся! — Самсонов побагровел, разжигаясь гневом от собственных слов. — Вот потому и занимались черт знает чем, но только не тем, чем вам заниматься положено! Что от вас ожидают! На что вы поставлены!.. Безобразная чехарда с кадрами! Одного снимает, другого ставит, этого тоже вдруг снимает — это что же такое?! Вы, быть может, больны? Неврастеник?.. Так вы бы поставили нас в известность! «Не могу! Извините». Мы бы вас отпустили с миром... Главного инженера снять! — вышел он из себя окончательно. — Да это же не ваша номенклатура! Вы, что же, и этого не знали?
— Главного инженера никто не снимал. Его временно освободили от прочих забот, чтобы он занялся тем, чем ему и следует заниматься: новой техникой. И не вообще новой техникой, а конкретно: новейшим на нашем флоте опытным судном, — глядя в сторону, сухо сказал Курулин.
— Освободили временно? — раздув ноздри, Самсонов с негодованием окинул взглядом сутулую длинную фигуру Курулина. — А кто вам дал право его освобождать?.. И что это за новая техника? — Люди расступились, и Самсонов показал вниз, на «Мираж». — Что это за кораблик, я спрашиваю! Зачем вы его строите? Кто вас просил?
Хотя обступившие Самсонова и Курулина люди и так молчали, но тут их молчание стало каким-то мертвым, еще отчетливее выявилась страшноватая обособленность ото всех Курулина, и внезапно стало слышно, как ревет на Волге солнечный желтый шторм. Еще более истаявший, нервный, бледный Веревкин, по-детски приоткрыв рот, с язвительно-веселым, готовым к бешеному смеху лицом, жадно и быстро переводил взгляд с Самсонова на Курулина. Уязвленное самолюбие теперь не отпускало его с «Миража». Видимо, он решил, в пику Курулину, вырвать достройку не за предоставленные ему жесткие две недели, а даже раньше, и теперь круглые сутки на «Мираже» пылила искрами электросварка и ночью били в судно с берега прожектора. В замазанном ржавчиной и окалиной ватнике, в грубых великоватых рабочих брюках Веревкин походил на интеллигентного отличника и умницу аспиранта, которого посадили на пятнадцать суток. Веревкин на миг онемел, когда Самсонов гневно показал на достраивающийся усилиями его, Веревкина, кораблик, а затем вскинул искаженное бешеным смехом лицо.
Самсонов мельком взглянул на него, на «Мираж», за которым рябила холодная утренняя вода залива, передернул толстыми прямыми плечами, обернулся и вопросительно посмотрел на отобранный им у Курулина директорский газик. Отдаленно стоящий в мучительной нерешительности Грошев бросился к машине, выхватил из нее форменный плащ и командную, жирно облепленную золотом по козырьку фуражку, подлетел к Самсонову, который, тут же переключив свое внимание на Курулина, выставил толстые короткие руки назад, чтобы Грошеву удобнее было его одеть.
— Кто, я вас спрашиваю, вас про... — Движением толстых плеч поправляя вздернутый на него Грошевым плащ, надевая фуражку, он опять увидел меня и, неприятно поразившись, выбросил в мою сторону ухоженную тяжелую мясистую лапу. — Ваш документ!
— Ваш мандат на право проверки документов! — не вынимая рук из карманов пальто, в свою очередь потребовал я.
Самсонов на миг опешил, а затем его собранная в одну крупную складку шея от негодования еще больше вздулась и начала багроветь.
— Чувствуется, что из Москвы, — сказал он, почти не разжимая губ. — Там таких... — Он насильственно оборвал себя, повернулся к Курулину, но не стерпел и вновь окинул меня взглядом от шляпы до модных австрийских узконосых штиблет. — Вы только посмотрите, как уверенно держится. Дескать, захочу, так настрочу и про тебя в газетку...
— О таких, как вы, не пишу.
— Это почему же? — медленно спросил он, глядя мне в переносицу.
— Потому что это было бы с моей стороны несерьезно.
— Вот как даже? — Он словно припаялся к моей переносице взглядом. — А чего ж это так?
— А что о таком скажешь?.. Только то, что оно в лампасах.
— Кто «оно»? — спросил он очень медленно.
Его крупное, волевое, грубое лицо стало таким, что я за него испугался. Всей своей коренастой, черной, облепленной золотом массой он двинулся на меня, крепко взял меня за пуговицу и чуть потянул на себя.
Стоящие вокруг нас оцепенели. Веревкин вытянулся, как цапля. Но тут Курулин вышел из своей свинцовой задумчивости.
— Обязательство почему не взяли, а кораблик почему сделали?! — ухмыльнулся он и тряхнул кудрями. — Такой артист!
Оставив в покое мою пуговицу, Самсонов круто повернулся к Курулину, недобро посмотрел на него, ухмыляющегося и как-то косо глядящего в землю, и вновь обратился ко мне — низкорослый, массивный, будто налитый чугунной сокрушительной силой:
— Что вы сказали?
Я увидел почти вплотную его полное, свежее, крепкое лицо с очень светлыми, немигающими глазами.
— «Кто вас просил?!» — все более и как-то нехорошо веселея, повторил слова Самсонова и покрутил головой Курулин. И внезапно крикнул тем, кто стоял на понтоне:— Ну, так кто вас просил?
Забыв обо мне, Самсонов чугунно двинулся к потерявшему над собой контроль директору.
— Может, вам, Василий Павлович, попить водички? — спросил он тихо и резко, немигающе глядя ему прямо в глаза.
— Вот это верно! — ухмыляясь, сказал врастяжку Курулин. Вдруг выбросил в сторону «Миража» широкую, как лопата, ладонь. — Прошу на корабль! — И пошел по травяному откосу вниз.
Самсонов, недобро помедлив, двинулся за ним. А мы толпой пошли за Самсоновым. Вячеслав Иванович Грошев, после доставки плаща влившийся в нашу группу, глянул на меня с новым уважением. «Вот это начальник! — суетливо-нервно шепнул он, глазами показывая на монолитную спину Самсонова. — Он нас всех — в ощип!» Я неимоверно вырос в его глазах, потому что на равных говорил с таким, как Самсонов.
Толпа на понтоне раздалась, и мы прошли сквозь нее, и по трапу спустились на палубу «Миража». Курулин не давал никаких пояснений, а Самсонов у него ничего не спрашивал. Они молча обошли вокруг рубки, глядящей лобовыми стеклами вперед и назад, посмотрели на никелированное колено сложенного, как бы утопленного в самом себе, манипулятора, на четырехбарабанную, во всю ширину судна лебедку. Больше, собственно, и осматривать было нечего. Самсонов, задрав голову и откинувшись корпусом, посмотрел направо и налево, на громоздящиеся айсбергами «Волго-Балты», потом снова опустил взгляд на покачивающийся под ногами «Мираж» и с недоумением поглядел на Курулина.