— Более того. Детальный анализ этой сцены нашими аналитиками показал, что Рузвельт убит именно охранником. То есть кто-то заранее готовил переворот, и заговор коммунистов оказался им на руку. Кто эти кто-то, ты, я думаю, понимаешь?
— Понимаю, но не понимаю, откуда они узнали…
— Давай вернемся к сцене вербовки Блэквуда… Вот, обрати внимание на этого человека. Это Луиджи Гальдони. А теперь смотри, с кем он встретится 31 октября в одиннадцать тридцать возле вокзала “Юнион”.
На экране возникает грязный, захламленный переулок, заставленный мусорными баками. Возле одного из них стоит Луиджи. Появляются еще двое.
— Один из них — Антонио Сфорца: фюрер местной фашистской организации, бывший офицер охраны президента, второго мы пока вычислить не можем.
На экране идет разговор.
Антонио: “Принес?”
Луиджи: “Да, все здесь”.
Передает неизвестному пакетик.
Неизвестный: “Вот, как договаривались, половина, — передает Луиджи пачку долларов, — остальное — завтра, здесь же, в девять вечера”.
Антонио: “И тогда же получишь задаток за второе число. Сколько их будет, говоришь?”
Луиджи: “Восемь вместе со мной. Синьор Антонио, я должен остаться вне подозрений”.
Антонио: “Это твоя забота. Как только начнут стрелять, падай и прострели себе ногу. Не забудь, стрелять надо из того “вальтера”, который я тебе дал. Охрана вооружена ими. Ну, до завтра”. — “До завтра”.
Расходятся.
— Так этот Луиджи — провокатор!
— Да, он работает на американских фашистов, которые также готовят переворот. Правда, в отличие от коммунистического, их переворот удастся. Так в чем наша задача?
— Помешать этому.
— Любой ценой?
— Да. Любой ценой.
— Уф! — Магистр устало опускается в кресло. — Андрэ, с тобой очень трудно работать. Тебя приходится так долго и обстоятельно убеждать, что на все другое сил уже не остается. Но это к лучшему. Когда ты идешь на дело убежденным, ты превосходишь все ожидания. В этом я убедился еще по прошлому заданию.
— Переброска через семь часов. — Усталость Магистра резко уступает место деловитости, говорит он энергично, глаза вновь блестят, он уже весь в работе. — Элен, за это время проведешь экспресс-сеанс мнемонической подготовки. Кроме легенды, добавь законы США и округа Колумбия. Одновременно — лингвистическая подготовка: вашингтонский диалект и полицейский жаргон Восточного побережья сороковых годов. На все это — пять часов. Вперед! Стоп! Андрэ, тебе это будет интересно, а времени много не займет. В ближайшей фазе — аналогичная ситуация, но туда мы не вмешиваемся. Там компартия США решила согласовать свои действия с руководством Коминтерна. Димитров не рекомендовал им проводить эту акцию, и они от нее отказались. Там все пойдет нормально.
— Это хорошо, а то у вас агентов не хватит для каждой фазы.
— Это плохо, Андрэ, что у нас катастрофически не хватает хроноагентов. А еще хуже то, что некоторых из них приходится уламывать на дело, словно невинную девочку на дефлорацию. Все! Убирайтесь!
И мы убираемся.
Глава 8
Колдуй, баба, колдуй, дед,
Трое сбоку — ваших нет,
Туз бубновый, гроб сосновый,
Про Стрельца мне дай ответ!
Из нуль-Т мы выходим в незнакомое мне помещение. Стены завешены гобеленами, выдержанными в синих тонах. На них развешены оружие и доспехи различных эпох. У окна — большой аквариум. У одной стены — компьютер, у другой — уютный уголок с камином, тремя креслами, подсвечниками на столике. На стене — голографическое изображение молодой красивой девушки.
— В нашем распоряжении пять часов, — говорит Лена, — это и много, и мало. Работать буду в основном я. Твоя задача делать все, что я скажу, и не мешать мне. Пока садись и сиди тихо, как послушный мальчик.
Лена усаживается за компьютер. Ее длинные пальцы бегают по клавиатуре, а я устраиваюсь в кресле и разглядываю голограмму. Что-то в изображении этой девушки мне кого-то напоминает, но кого и чем? Бывает такое, называется “ложной памятью”. Но здесь — не то. Что-то в этой девчонке мне определенно знакомо. Но что, я не могу уловить.
Я начинаю рассматривать голограмму подробнее, по деталям. Первое, что бросается в глаза, это четко очерченное, аристократическое лицо, широкое в висках и узкое в подбородке. Тонкий правильный нос, слегка припухлые красивые губы. Большие, чуть грустные, карие глаза. Шея длинная, но не тонкая, скорее изящная. Вокруг шеи — белая лента, венчающаяся впереди кулоном с голубым камнем. Густые волосы ниспадают по плечам роскошным темно-русым водопадом, кончающимся ниже талии. Высокий чистый лоб, обрамленный выбивающейся из-под берета челкой. Длинные, идеально красивые, совсем как у Лены, ножки в остроносых высоких сапожках на каблучках-шпильках. Нет, это все ни о чем не говорит.
Стоп! Цветовая гамма! В одежде доминируют голубой и белые цвета: белые сапожки, голубая кожаная юбочка, белая блузка с широкими рукавами, голубой жилет с серебряной вышивкой, полупрозрачная пелерина, разделенная на белые и голубые четверти, голубой бархатный берет. Это же цвета Лены! Мне становится ясно, что эта девушка имеет к моей подруге какое-то отношение. Но какое?
Левая рука лежит на сумке из белой кожи, которая свисает с плеча на длинном тонком ремешке.
Девушка легко шагает, слегка повернувшись влево.
Я уже понимаю, что нахожусь у Лены дома. Спросить у нее? Бросаю взгляд на свою подругу и мгновенно забываю о голограмме и о девушке на ней.
Лена Работает. Именно Работает — с большой буквы. На всех дисплеях бегают ряды строчек, какие-то картинки, кривые… А она, подавшись вперед, как бы влезая в компьютер, следя за всеми дисплеями сразу, работает на клавиатуре, как пианистка, вслепую. Изредка она отрывает руки от пульта и обхватывает ими виски, задумываясь на несколько секунд. Затем пальцы сами опускаются на нужные клавиши, и продолжается прежняя работа в бешеном темпе. Да, чтобы так работать, надо долго учиться и много тренироваться. Впрочем, работа летчика со стороны тоже кажется невообразимо сложной. Но я же ее освоил.
Из этих размышлений меня выводят слова Лены:
— Чем пялиться на меня, свари-ка лучше кофе покрепче. Все, что надо, найдешь на камине. Я полагаю, что человек, который умеет так запечь щуку, сумеет и кофе при заварке не испортить.
— Спасибо за доверие.
Когда я подхожу к камину, ноги мои тонут в такой же шкуре, какую Лена расстелила у меня на полу. Интересно, что это за зверь такой? Надо будет спросить. Повозившись с незнакомой конструкцией нагревательного прибора, минут через пятнадцать я наливаю две чашки крепкого напитка. Лена подносит чашку к губам, не отрываясь от дисплеев:
— Сносно, можно было и покрепче. Через десять минут я закончу. Подожди.
Ровно через десять минут Лена откидывается в кресле и сладко потягивается.
— Все! Программа готова. Ну, милый, держись, сейчас я буду начинять тебя всякими полезными и бесполезными сведениями.
— Это не больно, надеюсь?
— Нет, но приятного мало. Самое главное, что от тебя потребуется, это не заснуть. Заснешь — разбужу, и начнем сначала. Надевай, — она протягивает мне розовый эластичный шлем, похожий на купальную шапочку. Шлем изнутри металлизирован сложными узорами и ячейками, а на лбу имеет дисковидное утолщение из желтого металла, с тонкой сеткой в центре.
Я безропотно натягиваю его на голову. Лена что-то переключает на пульте.
— Что чувствуешь?
— В висках щекочет.
— Контакт хороший, — щекотание прекращается, — а теперь выпей это. — Лена протягивает мне полстакана желтой жидкости с запахом земляники, но горькой на вкус.
Минуты через три она говорит:
— Посмотри мне в глаза… Так, хорошо. Теперь сядь поудобнее и расслабься. Старайся думать о постороннем, не сосредоточиваясь на ощущениях. И, самое главное, не спи! Готов?
— Готов.
Все вокруг исчезает, перед глазами вспыхивает палевый свет, который постепенно переходит в розовый, потом — в голубой, потом салатный, бежевый, розовый, голубой, палевый и т.д., то набегая, то отступая, как волны на морском берегу, плавно сменяя друг друга. Одновременно звучит какая-то странная мелодия, меняющая ритм в соответствии с изменением цвета, но без всякой системы. И какое-то лепетание, бормотание или нашептывание: “Ува-ла-ла-увы-ли-ло-ли-ула-ла…”