О переводе
Общий комментарий
Летопись Малалы написана на таком уровне греческого языка, который близок к жаргону. Его синтаксис предпочитает склонные к подчинению конструкции; его использование местоимений случайно, что часто приводит к путанице в личности указанного лица. Другими словами, он не использует тщательно откованного классического греческого из писателей, как Прокопий или Агафий, а его тон администратора не позволяет избежать частого использования технических терминов или бюрократических клише. Мы постарались представить это в нашем переводе с простым, но, как мы надеемся, читаемым уровнем русского языка.
Тем не менее, в летописи есть места, где можно различить разные «регистры» языка, все еще оставшиеся от первоисточника Малалы, несмотря на доработку, которую он дал тексту в целом. Существует, например, официальный тон ходатайства Вероники к Ироду в книге 10, о посольстве Аксума и обмена письмами с персидским царем в книге 18; описание землетрясения в Антиохии в книге 17, попытки нескольких риторических структур, не заметные в других местах, и существует тесная парафраза Исайи в конце книги 5.
Технические термины для гражданских и военных чиновников были представлены своими латинскими эквивалентами (которые объяснены в глоссарии). Это было сделано ради консистенции. Малала, писавший в период перехода от латинской административной терминологии к греческой, использует латинские формы несколько чаще, чем греческие. Но немногие современные читатели смогли бы оценить эквивалентность двух наборов терминов, если бы мы последовали его примеру и попытались отразить языковую смесь, как в оригинале.
Другие текущие фразы также мы попытались перевести на протяжении летописи в подобные термины, чтобы указать на повторяющуюся природу стиля Малалы и его ограниченного словарного запаса. Это особенно верно в отношении двух-трех линейных портретов греческих и троянских героев и императоров, а также последовательностей действий, ожидаемых от императора (например, реагируя на землетрясения, или о программе строительства зданий). Эти фразы были переведены с помощью стандартных клише от первой книги до последней, так как это отражает собственное использование Малалой и кажется частью его единого (часто анахронического) взгляда на прошлое. Таким образом, Агамемнон созывает «конвент», а Агенор сражается на лимесе. Наиболее поразительная особенность этой практики приходит в использовании Малалой термина «василевс» по всему тексту, чтобы обозначить главу государства. В переводе этот нюанс убран тем, что для стран и эпох, где корректнее употребить термин «царь», дается «царь», а «император» — там, где в отечественной исторической традиции принято употреблять «император».
Мы попытались передать термин, обозначающий главу государства, более конкретно исторически (для Рима — император, для греков — царь, для германцев — король и т.д.). Языковая и терминологическая специфика Малалы, тем самым, несколько нивелируется, но взамен создается хотя бы относительное подобие исторической правды.
Введение в текст
Другие особенности стиля Малалы состоят в постоянном использовании слова αυτός («это» или «то же самое») и ίδιος («то же самое»). Мы обычно игнорируем их в нашем переводе. Мы, однако, перевели другие частые и почти приводящие в замешательство фразы — «известный как», и «называется», часто используемые в местах, где информация должна быть хорошо знакома Малале и значительной части тех, для кого он писал.
Другая особенность состоит в том, что слово Ελλην переводится на протяжении всего сочинения как «эллин», хотя в более поздних книгах оно должно четко пониматься как "язычник"; казалось, однако, предпочтительным отметить единство лексики в ментальном мире Малалы; список случаев, когда «эллин», вероятно, означает "язычник" дается в глоссарии.
Аналогичные проблемы возникали и в других случаях, когда Малала использует слово как в общем, так и в ограниченном смысле. Глагол αγανακτῶ часто используется в качестве технического термина официального императорского неудовольствия, но также означает «сердиться». Равным образом, слово θεωρῶ используется, чтобы выразить императорское председательство над играми в ипподроме, не теряя своего основного смысла «смотреть». В этих случаях мы тоже, как правило, предпочитали общий перевод над техническим, полагая, что последний будет подразумевается в контексте. Кажется, предпочтительнее, оставить читателя с чувством, что у Малалы были ограниченные средства выражения, нежели специально выбранные по каждому случаю решения, которые часто сомнительны.