Ловкие пальцы проходятся по всей длине, и Рик теряется, а Морти замирает будто бы в нерешительности. Но на такое ничтожно малое мгновение, что Санчез не успевает заметить, как губы мальчишки накрывают головку его члена.
— Ох, блядь, — вырывается у Рика, и он запускает руку в волосы Морти, закрывая глаза.
Серьезно, лучше не видеть, как тебе сосёт твой собственный внук, даже если ты не до конца уверен, что это твой внук, да и не думаешь сейчас об этом вовсе.
Язык Морти тоже ловкий, скользит по головке, описывая её кругами. Морти берёт глубже и тут же выпускает, чтобы через секунду взять вновь, помогая себе рукой.
И уж очень сильно увлекается, совсем не давая Рику шанса осознать происходящее.
В мыслях Рика – пустота, как и вокруг на много световых лет. Он потом еще выскажется об эффекте крови тетальфасемийцев, но сейчас ему не до этого – сейчас он поглощен ощущением теплого и тесного рта на своей плоти. Морти старается, правда старается.
Старается не слышать хриплые стоны деда, старается не допустить своих, звучащих жалобно. Старается не ощущать руку, сжавшуюся в волосах, направляющую, подсказывающую.
Старается не осознавать, что он творит, и насколько он чувствует это правильным.
Он чувствует это правильным, блядский боже.
На пике Санчез, не растерявший свой разум до конца, пытается отвести голову Морти подальше, но Морти не слушается, заглатывает глубже и принимает в себя чужое семя, отпуская лишь тогда, когда Рик, толкнувшись напоследок, расслабляется, загнанно дыша.
Санчезу бы промолчать, отвернуться, поговорить о погоде там или о пункте назначения, но вместо этого он криво усмехается, ладонью убирая прилипшие ко лбу рыжие волосы:
— Если так хотелось кому-нибудь отсосать, я мог бы оставить тебя с тем уродом в борделе.
— Пошел ты нахуй, Рик, — бросает Морти, возвращаясь на своё место. «Спасибо» он и не ждёт, он прекрасно знает, кто такой его дед, да и «спасибо» в такой ситуации звучало бы дико, особенно от Рика.
— Спасибо, — произносит Санчез, и Морти дергается, словно его ударили током.
Может, и правда, он – не его внук? Не этого Рика, точно не этого.
— Тебе ведь не впервой? — неожиданно спросил Рик, возвращая себе управление тарелкой.
— Делать минет деду? Я же говорил – ты меня не…
— Делать минет вообще, Морти. С памятью у меня все нормально.
Морти тушуется, смущается и чуть краснеет, отворачиваясь к окну. Они с Риком никогда не обсуждали его отношения, Рик всегда отмахивался и называл отношения хернёй.
— Было пару раз, — признался Морти, уловив в отражении стекла поганенькую улыбку Рика.
— Ты делал это не так, словно пытаешься по-быстрому разобраться с моим стояком, а… хочешь сделать мне приятно.
Теперь уши Морти заалели в полной мере.
— Мы можем прекратить этот разговор.
— Мой внук – гей, подумать только.
— Я не гей! У меня-меня, знаешь ли, и д-девушки были!
Морти просто экспериментировал. Пытался понять себя. У каждого подростка бывает такой период, разница в том, что именно Рик научил внука пускаться во все тяжкие.
— Да не парься ты так, мне плевать, — хмыкнул Санчез. Морти поморщился и зажмурился:
— Тебе всегда на всё плевать, Рик.
Проблема заключалась в том, что на этот раз Ричарду Санчезу не было наплевать.
И никогда не было.
========== Шрамы и перья ==========
Комментарий к Шрамы и перья
Комментарии - это важно. Комментарии толкают меня продолжать эту работу.
— Тебя совсем не волнует, куда делся Рик и когда он вернется?
Морти не любил посещать комнату сестры. Его до нервного тика напрягали висящие на спинке стула бюстгальтеры и пачка тампонов на полке.
— Это ты его любимчик, а для меня что есть дед, что его нет – одна фигня.
— Он любит тебя не меньше меня, Саммер.
— О, нет, меня он не любит, и слава Богу. Потому что Рик умеет только причинять окружающим боль, а тем, кого он любит, он причиняет ещё больше боли. Но тебе именно это нравится, не так ли?
— Что?
Саммер дернулась к брату и схватила его за тонкое запястье. Морти попытался освободиться, но тщетно – Саммер уже задрала рукав толстовки, которую с недавних пор носил Морти, обнажая череду ровных тонких шрамов, совсем свежих, еще припухших и красных.
— Это тупо, Морти. Сдохнуть из-за придурка-деда – тупо.
— Если бы я хотел сдохнуть, я бы резал вдоль, а не поперёк, и с другой стороны, там, где вены! — Морти выдрал свою руку из хватки сестры и спешно поправил рукав.
Когда его сучка-сестра заметила? Как поняла?
Саммер была умна, Саммер была хитра. Саммер была стервой, и от неё несло Санчезовской породой гораздо больше, чем от Морти.
Но почему-то сейчас Саммер смотрела на младшего брата будто бы с пониманием.
И жалостью.
— Я и говорю, Морт, ты псих. Не получится физической болью заглушить боль душевную, уж поверь мне.
Морти не смог бы объяснить, зачем делает это. Зачем режет себя тонким лезвием, купленным в ближайшей аптеке. Зачем смотрит, как сначала вроде бы на коже ничего не остаётся, а потом капли крови собираются на поверхности и скатываются вниз. Это даже не больно, почти, так, лёгкий дискомфорт.
И лишнее напоминание о том, какой Морти жалкий.
— У тебя с Риком совершенно токсичные отношения, Морт, — спокойно подытоживает Саммер. — Зависимые. Ты от него зависишь. А ему поебать.
***
— Откуда шрамы?
Морти опускает взгляд и смотрит на белёсые полосы, едва заметные. Рик его рассматривал, получается, иначе эти тонкие линии не заметить.
— Да так, херня.
— У пиздюков типа тебя тысяча и одна херовая причина резать себя. Какую выбрал ты?
Морти поджимает губы и отворачивается к окну, смотря бесконечную черноту космоса. И что, сказать деду, что причина шрамов – он? Напороться на смешок и на “ебать, ты идиот, Морти”.
— Хотел отвлечься от дурных мыслей.
Рик смотрел на внука через зеркало заднего вида. Несмотря на всю бестактность Санчеза, учёный почему-то не мог заставить себя докопаться до истины.
— И как, помогло?
— Не очень, — Морти пожал плечами. — Сначала работало, но очень быстро перестало.
— Алкоголь в качестве способа отвлечься действует гораздо лучше.
Парень повернулся к деду и как-то невесело улыбнулся:
— Я знаю, Рик. Я знаю.
Когда тарелка вошла в атмосферу нужной планеты, сенсоры плаксиво запищали, уведомляя об обнаружении подозрительной активности. Рик всмотрелся в показания датчиков и нахмурился. Морти никогда не нравилось такое выражение лица деда, оно не сулило ничего хорошего.
— Стрелять умеешь? — в конце концов спросил Санчез, перегнувшись через своё кресло и рыская в сумке. Морти закатил глаза и обреченно вдохнул, что не ускользнуло от внимания безумного учёного: — Что? Ты сам канючил: «возьми меня с собой».
— Я-я думал, что Птичьей Личности нужна другого рода помощь! Шкаф там в спальню занести, или машину починить, а не кого-то убить!
Рик всучил внуку какой-то бластер, прервав его тираду:
— Ну, сучара, друзей кидать нельзя, когда уже вышел на орбиту!
Тарелка спустилась ниже, и стало ясно, что прямо на улице ведётся перестрелка. Причём перевес силы явно не на стороне Птичьей Личности. Рик сходу определил нападавших и, пролетев над головами врагов, выстрелил фотонной торпедой по скоплению каких-то гуманоидов.
— Ха! — развеселился Санчез. Морти уловил задорный огонёк в глазах деда и поджал губы. Ему не впервой было вместе с Риком низводить до атомов кого-то. Федералы, жители других планет, какие-то мутанты – кого только не было. И Смит всегда наблюдал закономерность: после масштабных побоищ Рик долго сидел на корпусе летающей тарелки или у себя в мастерской, смотрел вдаль и напивался вдрызг, гораздо больше обычного. Что-то заставляло безумного учёного, всегда логичного и относительно хладнокровного, ужасно рефлексировать, когда на его руках оказывалась новая порция крови. Но, видимо, события, которое заставило Рика пересмотреть свои взгляды на убийства, ещё не произошло.