Ночью Валентин спал плохо. Как только он засыпал, Гандон запрыгивал ему на ноги. Так как пёс был не маленький, Елыгину казалось, что ему сваливают мешок картошки с большой высоты. Он включал свет, брал пса на руки, уносил в прихожую, шёл в спальню, и только он засыпал – мешок картошки приземлялся на прежнее место.
Утром Гандона вывели на прогулку. Может, Валентин сделал бы эту услугу для собаки значительно позже, но Гандон стал скулить и лаять.
Гуляя с собакой с заспанными глазами и борясь со сном, Елыгин подумывал о том, чтобы скорей нашёлся хозяин.
Но хозяин не находился.
Три дня Гандон уже жил у Елыгина, ел больше его и тихо срал прямо на палас, в одном и том же месте. На утренних и вечерних прогулках Гандон как будто специально не оправлялся. Елыгин попытался однажды даже ударить собаку, но Гандон зарычал.
– Думается мне, большой ты прохвост, собака, – сказал он ему.
Короче, произошла полная несовместимость собаки и хозяина. Елыгин подумал, было дело, выгнать Гандона из дому навсегда – такого пса подберут, однозначно. Даже мысль о выгодной продаже у Елыгина исчезла напрочь, ведь как ошибаются те, кто считает деньги… считает деньги поводырями в том неизвестном направлении, где, если разобраться, присутствует опустошение и ничего в общем-то нет… Так все мы считаем деньги.
Но тут вмешался случай: жена следователя Баскакова, Наташа, увидела собаку, сказала, что это редкая порода и спросила, как зовут симпатягу.
– Гандон, – ответил Елыгин с серьёзным видом.
– Что так? – удивилась Наташа.
– Заберёшь, узнаешь, – сказал Елыгин.
И добавил:
– Он чем-то меня напоминает. Собаки всегда похожи на хозяев, – Валентин не шутил, он говорил правду, без всяких намёков.
– Говоришь, просто забрать?
– Даром отдаю, – сказал Валентин.
А после он, конечно, пожалел, что не взял денег. Пусть даже с жены следователя.
Это квартира следователя Баскакова. Богатая обстановка, евроремонт, дубовый паркет, плазма и прочая дорогая срань, которая, очень вероятно, находилась в квартире не к месту.
Мужа Наташи звали Евгений Николаевич. Он был следователь по особо важным делам в городской прокуратуре, человек занятый, серьёзный и с плоским чувством юмора, то есть – совсем без него.
– Кто это? – задал он вопрос жене, когда та привела собаку в квартиру.
– Гандон.
Пока слова жены доходили до пытливого ума следователя по особо важным делам, собака отрыгнула утренним супом, что давал ей Елыгин и заскулила.
– Действительно, Гандон, – сказал Евгений Николаевич, глядя на блевотину. – Притащила, сама убирай за ним.
И стал Гандон жить припеваючи в квартире Баскаковых. Здесь он не гадил на палас, стыдился, ибо чувствовал к себе совсем другое отношение со стороны хозяйки (иногда только – не со зла – отрыгивал остатки сытной пищи на пол). Но не возлюбил Евгения Николаевича. Его и на работе не очень-то любили и жаловали, если так можно выразиться. И жена не любила его – она и вовсе боялась мужа. Но дело, конечно, не в этом. Просто, если Наташа звала к себе пса: «Гандон, иди ко мне», то делалось это с любовью, без всяких на то определений. И совсем по-другому подзывал собаку Евгений Николаевич: «Эй, Гандоныч, сюда иди!». Точно так же он общался с подследственными и с младшим персоналом прокуратуры. Собака обычно не обзывалась. И тихонько рычала.
Евгений Николаевич стал побаиваться Гандона. Он и на работе в тайне ото всех боялся, что его поймают за взятки. Большие взятки. Он всегда брал больше, чем этого требовалось. И ему давали. Потому что боялись его.
Однажды Гандон пережрал «педигри». Да так, что ему потребовался ветеринарный врач.
В ветеринарной клинике назначили клизму. Евгений Николаевич взялся помочь жене с процедурой, как он считал, опасной. И не зря считал.
Гандона поместили в ванную. Развели специальный раствор.
Клизму вгонял Евгений Николаевич. И, будучи далёким от медицинской науки, то ли он ввёл энный прибор глубоко, то ли повернул его лишний раз. Короче говоря, Гандон цапнул Евгения Николаевича за руку. Хорошо цапнул – глубоко прокусил.
После окончания шоковой процедуры, Гандон прохаживался по квартире, искал пятый угол. Ему было по-собачьи обидно, что так унизительно с ним обошлись. И кто? Сам Евгений Николаевич… По заслугам ему досталось… И вдруг Гандон захотел пукнуть!..
Поскольку был произведён укус руки Евгения Николаевича, то собаке не до конца оказали должного внимания: наспех сделали клизму… Каловые массы отошли не все. Давление в кишечнике всё повышалось… Одним словом, простой пук вышел под давлением в тот самый момент, когда Евгений Николаевич сел за рабочий стол, достал документы, а Гандон проходил мимо, повернувшись к хозяину задом… Случайность? Нет, закономерность.
Больше всего Евгений Николаевич жалел, что не вогнал клизму всю, полностью в зад Гандона – испачканные спортивные трико и тапочки не в счёт.
Вскоре собаку забрал к себе непосредственный начальник Евгения Николаевича – главный прокурор. Естественно, рекомендации о псе были даны самые положительные.
Это большой дом, построенный непосильным трудом, главным прокурором, Усом Валерием Сергеевичем. Дом огромный. Гандон никогда не мог подумать, что собачьи будки могут иметь такие размеры. Вот это да!
Валерий Сергеевич восседал в кресле. Это был большой человек. И внешне, и по должности. Действительно! Какой человек! Что за душа! И обращение! Всеми уважаем и вообще…
Он выпил рюмку водки, скривился, взял с журнального столика кусок сервелата, откусил. Остаток протянул Гандону.
– Угощайся.
Пёс осторожно взял из рук еду, проглотил.
С этих самых пор ему так и доставались маленькие кусочки объедков со стола. Про собаку просто забывали, что она живёт в доме. Понятно, что Ус – занятой человек, его жена – тоже (директор школы). Всю работу по дому выполняла служанка. Но с собакой ей не хотелось иметь дело – она не любила собачью породу. Поэтому у Гандона имелось много свободного времени, чтобы быть наедине с самим собой и пустым желудком. Нагадить на палас – и то проблема.
Время летело быстро. Вот и новый год скоро. Гандон понимал это по запаху – в доме начали готовить праздничные блюда. Но собаке был строго-настрого запрещён вход в кухню. Но стоит только пожелать, как говорится, случай всегда найдётся.
А Валерий Сергеевич тем временем играл в карты с друзьями. Он был заядлый игрок. Гандону разрешалось присутствовать во время игры. Он лежал обычно на коврике возле книжного шкафа, наблюдая за Евгением Николаевичем, гостем.
Играли в покер. На евро. Пили армянский коньяк. Евгений Николаевич часто проигрывал, злился. Проигрывал и судья Григорян, но тому было всё равно.
На первый взгляд, если внимательно посмотреть на Баскакова, это было не заметно – следователь же! Но Гандон видел, как его пальцы ног сжимаются и разжимаются, носки рвались. Усу, напротив, везло. Он был в хорошем расположении духа, много шутил.
– Рассердясь на вшей, да и шубу в печь. – Он всё прекрасно понимал.
У Евгения Николаевича зазвонил сотовый телефон.
– Да?
Звонил одноклассник Дима. Юрист одного из предприятий города.
– Евгений, здесь одной моей сотруднице помощь нужна.
– Ну…
– Ус – обвинитель, понимаешь… В январе суд. Сын у неё под следствием. Готова заплатить. Скажи, сколько надо? С Усом у тебя дружеские отношения, насколько мне известно.
– Фамилия сына?
– Новиков.
– Сейчас перезвоню.
Евгений Николаевич объясняет ситуацию Усу, шепчет на ухо (Григорян сейчас лишний). Тот в таком хорошем расположении духа, ему фартит, и он называет заниженную цифру.
Евгений Николаевич извиняется, выходит из-за стола, идёт в другую комнату.
Гандон поднимается с коврика, плетётся следом.
– Алло, Дима?
– Слушаю.
Евгений Николаевич называет сумму в два раза больше.
– Хорошо, я передам. Она, сотрудница, кстати, сейчас рядом со мной.