«…Горек хлеб шпиона, чуточку насмешливо подумал Мазур, сам однажды угодивший в схожую ситуацию — когда они с Морским Змеем сидели в баре Ниджилы, упакованные под чудаковатых британских туристов, и болтали, само собой разумеется, на соответствующем языке, а занявшие соседний столик соотечественники, инженеры, помогавшие местным поднимать с нуля химическую промышленность (завод, который они построили, потом все равно пришел в запустение), вовсю обсуждали меж собой идиотские шляпчонки, идиотские значки и дурацкие курточки двух импортных гусей. Так что никакой тоски они тогда не испытывали — вместо прилива ностальгии а-ля Штирлиц хотелось примитивно заехать землячкам по морде…»
— случай с Никановичем
«…— Ну что ты, — сказал Мазур. — Я ж не дешевка, про Ниджилу тебе напоминать. Я про Никановича. Когда с ним пришлось решать. Ты должен был, адмирал, правда? По предварительному раскладу ролей. Только у тебя глазки вильнули, и рученька опустилась на пару миллиметров. Секунды решали, пришлось мне все на себя взять — из ребят никто и не заметил, только мы двое поняли и знаем только мы двое. Я бы тебе и не напомнил про тот должок… А теперь вот, прости, приходится…»
— операции:
«Всплеск»
«— Логично, — согласился адмирал что-то уж подозрительно мягко. — И „Туман“, и „Всплеск“, да мало ли примеров…»
«Оркан»
«…В диком несоответствии с моментом Мазур отчего-то вспомнил, как капитан-лейтенант Рудницкий, хлебнувший в операции „Оркан“ столько, что хватило бы на четверых, сошел с ума и зациклился на одном-единственном страхе…»
«Орхидея»
«…Великолепно разработанную, спланированную и продуманную операцию с милым названием „Орхидея“ (преследовавшую отнюдь не ботанические и уж никак не гуманные цели) едва не погубил полукилограммовый комочек шерсти — один из охранников, будучи в увольнительной, приволок из города щенка, и тот, ретивый дуралей, день-деньской носился по берегу, облаивая все, что двигалось, от медуз до волн, и, когда на поверхности бухточки показались шлемы боевых пловцов, от новых впечатлений взорвался форменной истерикой, новоявленный хозяин поперся забирать свое сокровище, пришлось срочно его переводить в неживое состояние, началась преждевременная перестрелка, едва не погубившая все…»
— первая настоящая диверсионная акция
(подрыв/не подрыв складов)
«…Бывает хуже — когда остаются считанные минуты, вот-вот должен поступить приказ в недвусмысленных формулировках „или-или“, но радист, зажавший ладонями наушники, застыл соляным столбом, и внутри все вымерзает от яростного ожидания. Как на его первой настоящей акции — когда они сидели на третьем этаже иссеченного осколками здания, вода в канале то и дело взлетала фонтанами от снарядов малокалиберных пушек, атакующие подошли настолько близко, что среди автоматной трескотни явственно различался яростный рев „Джой Бангла“, один шальной броневик уже прорвался в порт и носился меж пакгаузами, паля во все стороны, уворачиваясь от лупивших по нему гранатометчиков. Водяной держал палец на кнопке, а в углу хрипел раненый часовой, которого никто не спешил добивать, потому что все боялись пропустить сигнал. Черный юмор был в том, что они-то как раз играли на стороне атакующих, а не обороняющихся — о чем обе стороны и не подозревали и рвануть без приказа заложенные заряды было никак невозможно: в последний миг могло оказаться, что надлежит не взрывать, а воспрепятствовать взрыву. А потом оттуда еще предстояло выбраться так, чтобы ни одна живая душа не узнала о непредусмотренных правилами игры фигурах, тенями промчавшихся по доске. Рванули в конце концов, и даже выбрались. Философски рассуждая, все оказалось зря, потому что победители, которым они подыгрывали, через малое время, как водится, начали истреблять друг друга в череде нелепых переворотов. Но это уже другая история, а если что не так, не наше дело, как говорится — Родина велела…»
Комментарий: Можно также предположить, что данная операция — также набросок, который Бушков позже использовал для повести «Пиранья: Жизнь длиннее смерти». (похожие моменты: бой в порту, броневик, помощь эсминца, дальнейшие перевороты победителей).
— операция в Н’Гила
(предположительно Африка, гибель Папы-Кукареку)
«…Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н`Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот утех маски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятать базуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, — но и Кисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким, а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трех от дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил — всю обойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задние еще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть ли не в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться, вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору — это Отанга, черный двухметровый красавец, племянник, слишком многое терявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра… С тех пор Мазур как-то не особенно жаловал карнавалы и прочие машкерады — сам он успел плюхнуться наземь, а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, как косой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур на пару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку, естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то даже агитационно… Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и эту историю из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелись детьми, были в летах, так что пережили относительно легко……»