-А… нет, - она опять приоткрывает губы. Улыбается.
-Счастливого первого снегопада… я… отпускаю тебя.
Негромкий хлопок выстрела. Стук каблуков, скрип двери. И тишина пустого тюремного коридора.
-Да. Я не верю в сказки. Мир ужасен – это знание записано металлом по моей коже. Но так уж получилось, что в мире есть вещи, предметы и существа, которые хочется взять в ладони, спрятать туда, за рёбра, за белую кожу и чёрный шёлк, уберечь… спасти… И закрывать руками, пока хватает сил. Их закрывать, не себя. И бесстрашно смотреть на летописца-судьбу… Я не знаю, какой дальше будет ваша история. Я не обещаю, что вы будете жить долго и счастливо и умрёте в один день. Хотя бы потому, что у меня не осталось патронов… - я засовываю горячий ствол в кобуру и потягиваюсь.
-Уже сегодня утром Ажана Салурри объявят вне закона за убийство нескольких охранников и помощь в побеге подследственной Аннет Лоу… Нет, а вы действительно думаете, что генерал Рейнборн отдал бы мне ключи от камеры Аннет после того, как она меня угостила молоком с ядом?.. Вся эта авантюра была противозаконна и безумна с самого начала. Вытаскивать из тюрьмы свою собственную убийцу, рискуя при этом постом руководителя… красота, аж мороз по коже.
Она неубедительно краснеет и смотрит на носки моих, а теперь своих сапожек – она болтается в них и шагает смешно, как ярмарочный Петрушка, такая же бесшабашно-счастливая и слегка всклокоченная. Хорошо, что у меня несколько пар обуви, не то пришлось бы девочке бежать по снегу в одних чулках… А Ажан, и впрямь довольно-таки шоколадный, глядит сурово и куда-то мимо, предчувствуя долгую дорогу – и лишь на мгновение тает, когда Аннет касается его бедром, локтём или кончиками пальцев. В такие минуты кажется, что он вот-вот начнёт негромко мурлыкать.
-Что теперь нужно сказать, детишки?.. – откровенно глумлюсь я, вставая на створку Западных ворот и отталкиваясь ногой. Створка едет полукругом, оставляя на снегу след, похожий на улыбку. Это спереди у нас охраняют, как в концлагере, а на задворках территории сбегай не хочу, если ты, конечно, генеральный директор и знаешь код от цифрового замка на бронированных воротах.
-Спасибо!! – хохочет она, подлетает, жарко целует в губы – и уносится в пургу в распахнутой серой шубке. А за ней следом, обалдело-счастливый, идёт её снежный Барс, так глупо и трогательно полюбивший Волчицу.
Сплетни. Химики. Лексикон.
Мне нравятся лестницы – по нескольким причинам. И одна из них та, что на лестницах просто замечательно сплетничать, вытащив туда клёцконосого хирурга или конопатого химика, да хотя бы и архитектора Длинного, делиться свежими новостями и слегка стыдливо дымить в форточку. Ещё на лестницах попадаются забавные таблички – плоды мыслительной деятельности местных комендантов или обслуживающего персонала. Сейчас аккурат возле нас с Полем Бонитой висит атавистически написанная через трафарет грозная мантра «Подбери мудак окурок урна ниже этажом» с не менее грозной, хотя и не вполне удавшейся попыткой подделать мою подпись.
Ужасно хочется дописать снизу что-нибудь философское, вроде «Всё, что сейчас нам, в общем, похуй, потомки назовут эпохой», но я стесняюсь Бониту. Всё-таки из СИИЕС человек приехал, а там, говорят, в контингенте всего один процент людей с нестандартной логикой. И то за счёт руководящего теперь заведением Сао Седара, который туда вероломно умудрился уйти живым. До сих пор пребываю в недоумении, как именно это ему удалось…
-Я слышал слух, - изрекает меж тем Поль, приводя меня в искренний восторг, - что вы сегодня вечером едете на фармфабрику общаться со скалозубым дядечкой из «Никомеда». Это правда?
-Общаться с ним будет Моллар, это он из нас двоих пряник… - я откидываю с правого глаза длинную чёлку растопыренными пальцами с сигаретой. – Вы тоже хотите ехать?
-Ещё бы, такой лакомый кусок… Может, подкопаемся под них тихой сапой, там патентов с полсотни, и все сладкие как на подбор. Я этому козаностре скажу, может, найдёт способ к ним на внутренние сервера потихонечку внедриться. Ну, профессор О’Филлон, в смысле. Он довольно смышлёный для физика… - Поль в задумчивости жуёт свою сигарету, интенсивно пахнущую ирисками. – Но вообще так полезно будет прокатиться, да…
-Так езжайте. Хоть со мной, хоть с Шарлем, хоть сами по себе. У нас ещё Диана Монти едет и орлы Рейнборна. Не знаю, до какой степени разыгралась паранойя генерала, но никак не меньше двух машин сопровождения… Только это надолго, дня на два. Ваши химики тут не устроят к моему возвращению дымящуюся воронку на месте седьмого корпуса без вашего присмотра?
-Та нее, они у меня смирные, - широко улыбается Поль.
И ведь знаю, что врёт – но выражение конопатой физиономии такое трогательно-невинное, что все подозрения и резоны застревают в горле. Смирные, как же! А кто делегации хирургов из Марчеллы, приехавшей на обмен опытом, новый нетестированный галлюциноген скормил? Кто смешал «Доместос» с негашёной известью и подсунул оную смесь строителям со словами «Это новая грунтовка, быстросохнущая»? И кто, в конце концов, вывел по какой-то идиотской случайности одну из веток противораковой фармации, изготовляя инновационную плавильную смесь для сырков «Дружба»?.. А за соль, между прочим, едва неустойку не выкатили – хорошо, Моллар где-то взял требуемое количество! Ну и что, что это была соль для посыпания льда на тротуарах. Если их технолог не заметил разницы, это ведь уже не наши проблемы, верно?..
-А, ну так вот, - отрываясь от мыслей, говорю я Боните. – Выезжаем сегодня в ночь, где-то так в одиннадцать вечера. До десяти определитесь и звоните Диане, она занимается бронью гостиницы и нашим размещением. Договорено?
-Ага, спасибочки. А то у меня уже пергидрид полный от этих лосей осиновых, на стенку лажу цельные сутки напролёт, - Поль блеснул широкой улыбкой и постучал ногтями по бледно-голубой кафельной облицовке стены. – Пойдёмте ко мне, я вам наши новые хиты покажу – жидкий каучук и мыло для нефти.
-Нет, Поль, не сегодня. У меня мало времени – сигареты две всего, и чашечка чая где-то между нулевиками и нейрохирургами, - я чуть качаю головой. Сегодняшняя порция сплетнелапши уже подошла к концу, как ни прискорбно это признавать, и я ухожу с лестницы, мстительно воткнув свой окурок точно в подделанную подпись – так, что он прилип к грязной бумажке. Самоделкины ушастые. Нагло пользуются тем, что обозначающее меня словосочетание, даже просто написанное на бумаге, неизбежно ввергает среднестатистического Антинельца в душевный трепет… Хорошо хоть, не додумались пока вешать мою подпись на электрощитовых вместо традиционного черепа с костями, некрофилы-креативщики, дрель им в зубы. Нет, всё-таки общение с Пэ Бонитой как-то очень странно влияет на мой лексикон и умонастроения в целом, это факт. Надо поменьше с ним контактировать. С меня и клёцконосой радости с его басенками наизнанку вот так хватает.
Я фыркаю, заворачиваюсь в палантин и спускаюсь ниже первого этажа по огрызку лестницы, никуда не ведущему. За окном с частыми переплётами, несколькими метрами выше меня, льёт с лохматых небес на жидкую землю ноябрьское отчаяние. Обезлистевшие деревья жалко ёжатся на ледяном ветру. Наружу совсем не хочется – моё путешествие сюда, сильным бейдевиндом меж грязных луж, ещё слишком живо в памяти. Я стою в тенях высоких лестничных пролётов, хмурясь и недовольно кривя рот, и тщетно пытаюсь распушить ещё не просохший мех на оторочке своего палантина. За белыми дверочками, выглядящими так, словно их открывают исключительно без помощи рук, горит ядовитый жёлто-белый свет и временами пробегают дикие Бонитины химики.
Горько и настырно пахнет куревом.