Я человек с выносливым телом. То есть всё, что, казалось бы, должно было меня убить, — а я даже к этому стремилась, — меня не убивало. Что, думалось мне тогда, я вообще теряю? Переходя гематоэнцефалический барьер. Барьер между разумом и телом. Между реальностью и сном. Вся эта эйфория заполняла дыру внутри меня. Никакой боли. Никаких мыслей. Только образы, за которыми можно следовать.
Некоторое время в Лаббоке я была зомби. И в Остине. И в Юджине.
Ничего выдающегося по сравнению с другими трагедиями в моей жизни.
Рехаб, и рецидив, и реминисценция — все начинаются с буквы «р».
ЭТО НЕ
Это не очередная история о зависимости.
Это не «Героиновые дневники»[15] и не «На игле»[16], не Уильям Берроуз и не чертов «Миллион мелких осколков»[17], окей? Я не собираюсь на шоу Опры, и у меня нет в запасе стоящих историй, которые могли бы посоперничать с бесконечным потоком рассказов про жизнь на наркотиках. Это не «Амфетамин»[18], и не «Метамфетамин»[19], и не «Героин»[20]. Неважно, насколько успешной стала та или иная история зависимости на рынке. Это не она. Моя жизнь намного более обыкновенная. Гораздо больше похожа… на жизнь обычного человека.
У меня есть зависимость, а как же. Но я хочу описать еще кое-что. Нечто поменьше. Слово поменьше, вещь поменьше. Такое маленькое, что оно смогло бы течь по венам.
Когда моя мама первый раз пыталась покончить с собой, мне было шестнадцать. Она надолго закрылась в гостевой ванной в нашем флоридском доме. Я постучалась к ней. Она сказала: «Уходи, Белль».
Потом она вышла и села в гостиной. Я пошла в ванную и нашла там банку со снотворным — большей части таблеток в ней не было. В доме мы были вдвоем. Я сгребла в охапку бутылки водки и таблетки и принесла к ней в гостиную — в глазах слезы и страх, мысли в голове панически мечутся. В ответ — ее пристальный и сосредоточенный взгляд. Не помню, чтобы раньше она когда-нибудь смотрела на меня так. Ее голос стал странно суровым. Двумя октавами ниже, чем жизнерадостный и вязкий южный выговор, к которому я привыкла. Она сказала: «Не лезь в это, тебя это не касается. Я не буду ничего объяснять». И уставилась в телевизор. Шел «Главный госпиталь»[21].
Я пошла в ванную, села на унитаз и съела пачку туалетной бумаги. Мое лицо горело так сильно, что готово было вспыхнуть. Я рыдала. Хотя этот плач больше походил на гортанное хрюканье. Я напрягла руку и со всей силы шарахнула по стене. На месте удара расползлись небольшие трещины. Руку пронзило болью. Я ощутила себя одинокой. Как будто у меня нет мамы. Или отца. По крайней мере, таких, каких бы я хотела. Выйдя из ванной, я была практически готова ее убить. Это меня до смерти напугало. Я не стала звонить отцу. И в больницу тоже. Я позвонила сестре, которая тогда получала докторскую степень в Бостоне, пытаясь стереть свое прошлое. Сестра велела вызвать скорую и потом связаться с отцом. Мама в гостиной продолжала смотреть сериал.
Я тогда еще не знала, что желание умереть может быть зовом крови, который не отпускает тебя всю жизнь. Не знала, как глубоко этот материнский зов проник в меня и сестру. Не знала, что эта жажда смерти у одной дочери примет форму молчаливой обороны, а у другой обернется способностью нарываться, встречая смерть лицом к лицу. Я не знала, что мы были настолько мамиными дочерями.
Мама не умерла. По крайней мере, в тот день. Я все-таки позвонила в скорую, ее увезли в больницу и промыли желудок. У нее диагностировали тяжелую маниакальную депрессию, и доктор помимо прочего прописал ей психотерапию. Она побывала у психотерапевта пять раз. А потом однажды пришла домой и заявила: «С меня хватит». Вот только пришла она абсолютно мертвой внутри женщиной, которая притворялась живой. Она начала пить. Понемногу. Но уверенно. То, что она делала потом… ну, иногда трудно отличить ярость от любви.
В семнадцать лет мама записала меня на амбулаторное лечение в наркологический центр. После того как, собирая вещи в стирку, нашла в кармане моих брюк косяк. Место, в которое мне надо было ходить на протяжении девяти недель, представляло собой мягкую версию режима красных кхмеров. Мне сказали, что «забота о психическом здоровье» — это мой «путь к выбору и надежде». Таков был девиз. Никакого выбора и надежды на этом пути я не нашла. Нашла библии и христиан с крокодильими пастями и канцерогенным загаром, дававших мне наставления по самооценке и жизненным целям. Они пичкали меня библейскими притчами. А я таскала с собой «Франкенштейна» Мэри Шелли — для моральной поддержки. Каждый раз они требовали оставить книжку на ресепшне, но я-то знала, что она там. Я знала, что она мой тыл. В отличие от мамы.
15
The Heroin Diaries: A Year in the Life of a Shattered Rock Star — книга мемуаров бас-гитариста и автора песен группы Mötley Crüe Никки Сикса.
16
Trainspotting — роман ирландского писателя Ирвина Уэлша, экранизированный в 1996 году Дэнни Бойлом. В России и роман, и фильм известны под названием «На игле».
17
A Million Little Pieces — автобиографический роман американского писателя Джеймса Фрея.
18
Crank — роман Эллен Хопкинс, в основе которого лежит реальная история зависимости ее дочери от метамфетамина. Crank — жаргонное название метамфетамина.
19
Tweak: Growing Up on Methamphetamines — автобиография Ника Шеффа. Tweak — жаргонное название метамфетамина.
20
Junk, или Smack (название книги в США), — роман британского писателя Мелвина Бёрджесса. Smack — жаргонное название героина.
21
General Hospital — бесконечная американская мыльная опера, попавшая в «Книгу рекордов Гиннеса». Идет на канале ABC с 1963 года.