– Она сидит среди зрителей, рано ей ещё. Тут ведь годы надо потратить, чтобы так танцевать. Вот они вместе с Валей любуются, – показал головой он куда-то в сторону.
И я увидел сидящих во всём праздничном Дашеньку и Валентину, у обеих на лицах было неописуемое волнение. Когда музыка стихла, и танцовщицы в голубых, расшитых золотом сарафанах снова уселись на свои места, опять появился тот парень, который недавно изображение белого война. На этот раз на нём уже не было доспехов. Герой-победитель был одет, как и все, по-праздничному: в жёлтую, красиво вышитую рубаху и в тёмно-синие шаровары и, что меня удивило, в жёлтые сапоги. Он поднял торжественно руку, и когда всё вокруг стихло, объявил:
– Дар света белого, солнца красного – Хорса зимнего!
И тут открылась боковая дверь и четверо нарядно одетых парней на своеобразных носилках внесли в зал ярко раскрашенную гигантскую братину. Она напоминала чем-то бочку, но была украшена пышным жёлтым хвостом и позолоченной птичьей головой.
– Видишь, сколько нам надо выпить, – толкнул меня в бок Добран Глебыч.
– А почему у него сапоги жёлтые? – задал я возникший у меня вопрос.
– А ты что, не понял? Так ведь это же сам Коляда! Раз его праздник, он им и управляет.
– Что-то вроде конферансье?
– Что-то вроде, – недовольно пробурчал старейшина. – Ты без заморских словечек никак не можешь? Всё ищешь аналоги. Но их нет. Зря стараешься.
И тут снова раздалась музыка, и весь зал в один голос запел гимн Коляде:
– Коляда, Коляда, Коляда!
Пусть летят, пролетают года,
Каждый год ты приходишь опять,
Для тебя будем петь, танцевать!
Гимн был весёлый, радостный. Он захватывал своим необыкновенным ритмом. И я запел его вместе со всеми. Когда гимн закончился, парень, который олицетворял на празднике Коляду, позвал всех присутствующих в зале к праздничному столу. Услышав его обращение, люди стали подходить к братине и черпать из неё своими маленькому ковшиками наполняющую её сурицу. Через несколько минут мы с Добраном Глебычем наполнили ею и свои ковшики. На вкус это был самый настоящий квас, только чувствовался ещё и настой на различных травах. Я сказал старейшине своё мнение. Он кивнул и добавил, что варится сура только из зерна ржи и потом настаивается на солнечном свете, отсюда и такое название. А специальные травы добавляются за две недели перед употреблением. Сказать, что сурица являлась безалкогольным напитком, было нельзя. В ней явно присутствовал алкоголь. Потому что после ковша этого напитка я почувствовал лёгкое головокружение.
– Скоро пройдёт, – посмотрел на меня Добран Глебыч. – Ты просто давно не ел. Пойдём к столу.
Вскоре мы вместе со всеми нашими оказались в соседней комнате, уселись за праздничный стол и с удовольствием отдали должное тому, что было поставлено перед нами на белоснежной скатерти. Надо сказать, что блюда виднелись разные. Но из мясного на столе я увидел только наши сибирские пельмени. Все остальные яства были в основном рыбными и, если можно так сказать, почти вегетарианскими.
– Откуда у вас пельмени? – поинтересовался я у сидящей со мною рядом Светлады. – Это ведь чисто сибирское блюдо.
– Оно такое же сибирское, как и наше, – улыбнулась она мне. – Посмотри, в каком они тесте! В ржаном. И потом, в них говядина и свинина, как и у вас.
Но не успели мы договорить о пельменях, как в зале опять раздались звуки музыки.
– Это начался праздничный концерт, – перевела разговор на другую тему Светлада. – Надо скорее кончать с едой и идти в зал.
– А что там будет?
– Сначала общие выступления каждого хутора, потом различные семейные номера. Ты скоро увидишь.
– Кстати, и тебе видно придётся выступить, – повернулся, смеясь, ко мне Добран Глебыч. – Будешь защищать честь поселка, где ты живёшь.
От его слов я растерялся.
– А если у меня не получится?
– Ты что, петь или плясать не умеешь? Придумаешь что-нибудь. Всё, пошли! – скомандовал старейшина, обращаясь к своим домочадцам. – Мне скоро за гудок. Музыка, песни, веселье!
Растерянный я поплёлся за Добраном Глебычем.
«Вот влип, так влип! – думал я про себя. – Им что, танец умирающего лебедя отплясать? Это, пожалуй, смогу, в своё время кончил балетную школу. Или, может, прокаркать своим отвратительным голосом: «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут…» Что бы придумать?»
А в этот момент перед моими глазами разыгрывалась сцена не то народного плясового балета, не то пантомимы. Два соперника в шапках набекрень по-петушиному отбивали дробушки и, кружась, наскакивали друг на друга из-за молоденькой красавицы. И чем они больше петушились, тем больше в них разочаровывалась прелестница. Кончилось тем, что она убежала к третьему, неведомо откуда взявшемуся, а эти двое, усевшись на пол и сняв шапки, стали чесать себе затылки. Вся это сцена вызвала в зале взрыв хохота. Потом последовал другой номер, на этот раз шесть женщин, став в кружок, пропели частушки. Пели они хорошие русские частушки без грязи и пошлости. В них говорилось о местных областных ворюгах. Кто, где и что украл. Как они уничтожают народное хозяйство Беломорья и какие пишут в Москву отчёты.