Как хорошо, что Курганова не было на концерте!
«Но ведь все-таки тебе хотелось выступить! Что ты вертишься?» — мстительно укорила Толика совесть. И он покраснел.
Впрочем, для переживаний времени не было. Начался спектакль. Он прошел с неожиданным и громовым успехом, который затмил прежние номера, в том числе и стихи об острове Святой Елены. Заключительная схватка со шпионом потрясла зрителей своим драматизмом. Диверсант отбивался как зверь, пистолет его грохнул охотничьим капсюлем, будто настоящий маузер. А когда пришло время взрываться гранате, Шурка за сценой не прозевал и лихо обрушил гору пустых ящиков и ржавых ведер…
После концерта Шурка, посасывая палец (придавило ведром), снял артистов своим «Фотокором». И сам сфотографировался вместе со всеми: протянул от спуска нитку и дернул.
— Можно было бы сегодня сделать карточки, да нет проявителя, — пожаловался он.
Люся выдала ему пять рублей из собранных за концерт денег.
…Из-за этих денег у Толика с мамой вышел разговор.
— Концерт хороший, — сказала мама, — все мне там понравилось. Кроме одного. Зачем эта девочка (Люся, кажется?) сидела у входа и собирала с тех, кто пришел, по двадцать копеек? Двугривенный, конечно, не деньги, но как-то некрасиво…
По совести говоря, Толику и самому это не нравилось. Но маме Толик сказал то, что говорил ребятам Олег:
— Мы же трудились? Трудились. Значит, заработали. Эти деньги не на глупости пойдут, а для отряда. На проявитель для Шурки, на подготовку к походу.
— К какому еще походу? — сразу заволновалась мама.
— Да к небольшому, недалеко. На один день…
Самолет без крыльев
Туча была не просто черная, а с жутковатым булатным отливом. Она обложила горизонт с флангов и сейчас неторопливо — очень неторопливо, но уверенно — подтягивалась к середине беспомощно-голубого неба.
Перед тучей кудрявились несколько светло-серых облачных обрывков. Они быстро меняли форму. От этого тяжесть и непроницаемость тучи казалась еще беспощадней.
На фоне тьмы, обступившей края земли, любая травинка, любая головка цветка была видна очень ярко и отчетливо. И кусты у горизонта. И аэродромный домик на дальнем краю поля, и указатель ветра, похожий на полосатый повисший сачок. И два самолетика в траве, издали похожие на присевших кузнечиков. Все это виделось, как сквозь особое, хрустально-чистое стекло. Необычно ярко белели стволы березок на дальней опушке.
В застывшей четкости, в неподвижности воздуха, травы и листьев тоже была угроза.
Солнце уже ушло за тучу, но духота не стала меньше. От дюралевых листов самолета несло металлическим теплом.
Собственно, это был не самолет, а лишь каркас фюзеляжа — без крыльев и наполовину без обшивки. Оставшиеся кое-где листы щетинились рваными краями. В них светились пунктирные швы дырочек от выпавших заклепок. Кое-где заклепки сохранились; когда лист задевали, они звонко дребезжали в гнездах — напоминали, что сделаны из металла. Все в самолете было из металла.
«Неужели они этого не понимают?» — с тоскливой досадой думал Толик о ребятах.
Он сидел ниже всех, в траве, рядом с уцелевшим самолетным колесом (оно было похоже на резиновый бублик). Сквозь дюралевые ребра он видел над собой робингудов, рассевшихся кто где, и край тучи, которая медленно заглатывает голубизну.
— Толик, иди сюда, — сказал сверху Шурка. — Здесь в носу будто шалаш, а там тебя зальет, когда дождь начнется.
— По-моему, лучше пойти домой, — отозвался Толик. Он говорил спокойно, почти лениво, но страх звенел, дрожал в нем частыми струнками. — Если быстро, мы еще успели бы.
— Чего смеяться-то, — отозвался Олег. — И полпути не пробежим, гроза догонит.
— Ну, до навесов на лесопилке успели бы, — возразил Толик.
— А какая разница? — беззаботно сказал Рафик и попрыгал на пружинистом шпангоуте. — Навесы тоже дырявые.
— Они хотя бы деревянные! — вырвалось у Толика.
— Ну и что? — лениво спросил глупый Семен.
— А то, что дерево молнии не притягивает, а здесь для них все равно что магнит! — опять не выдержал Толик.
Мишка Гельман, который сидел выше всех, ядовито хмыкнул и засвистел. А Олег снисходительно сказал Толику:
— Да брось ты. Смотри, даже Шурка не боится.
«Они и правда не боятся, — с досадливой завистью подумал Толик. — Но они же просто не понимают…»
…А начиналось путешествие хорошо. Вышли рано-рано, тени от заборов были длинные, и в этих тенях висели на травинках шарики росы (Шуркины ботинки от нее заблестели как лаковые). Было прохладно, пахло тополями, и ноги сами шагали по упругим тротуарам окраины. В поход, в поход!