— Не знал, что вы практикуете акупунктуру, Эйхман! — как можно спокойнее сказал Алекс. — Только у вас очень грубая, примитивная методика.
— Я тебе отрежу уши и заставлю их съесть сырыми! — вдруг вышел из себя Эйхман. Он никогда не видел, чтобы под пыткой люди вели себя так спокойно.
— Спасибо, Эйхман, но я на диете, ничего мясного, — скривившись от боли, пошутил Алекс.
— Оберштурмбаннфюрер, ему все-таки больно! — обрадованно сообщил палач. — Это видно по реакции зрачка. Он расширен.
— Мне надо, чтобы он заговорил! — рявкнул Ренке.
— А я что делаю? — попробовал улыбнуться Алекс. — Только смотрите, чтобы это не кончилось для вас слишком плохо!
— Подумать только! — ухмыльнулся Ренке. — Мы еще и угрожаем! Возьмитесь за него всерьез, Эйхман!
— Позвольте вам напомнить, — продолжал Алекс, которого доктор на время оставил в покое, готовя новый способ пытки, — в Древнем Риме был такой герой, Муций Сцевола, что значит Левша. В юности он был захвачен этрусками в плен и на допросе, желая доказать свое бесстрашие, сжег правую руку на огне очага. Этруски отпустили его…. Я мог бы продемонстрировать нечто подобное, но сомневаюсь, имеются ли у вас хотя бы начальные понятия о благородстве.
— Знаем, читали. Царь этрусков Порсенна был безмозглый филантроп, — ответил Ренке. — Скоро Эйхман расшевелит вас, и вы будете нести такой вздор, что сами удивитесь. Признаетесь в том, чего не совершали, и будете просить скорее прикончить вас, чтобы избавиться от пытки.
— Надо зафиксировать ему голову, — сказал палач. — Я, пожалуй, займусь его зубами, он, видно, очень ценит их. Такие ровные белые зубы!
Зубы Алекса были действительно предметом его гордости. Поэтому едва над его головой нависла истекавшая злобой фигура Эйхмана, Алекс не выдержал и громко закричал:
— Посмотри мне в глаза, мерзкая тварь!
Поигрывавший клещами Эйхман оторопел, его внимание приковали черные немигающие глаза, излучавшие нечеловеческую энергию воли и ярости. Алекс приводил себя в состояние, близкое к исступлению: мускулы лица вибрировали, по телу пробегали волны горячей энергии, аккумулируя ментальную силу организма для мгновенного смертельного удара. Как зачарованный, следил Эйхман за изменениями, происходившими с хронопилотом. Вдруг он заметил в его глазах разгорающиеся изумрудные звезды, которые, вспыхнув, пронзили мозг палача неведомой болью. Эйхман покатился по полу, схватившись руками за горло. Он задыхался и хрипел. Ему было невыносимо больно и страшно умирать вот так, внезапно. Выпучив глаза, за агонией палача наблюдал ошалевший Ренке.
Алекс уронил голову на грудь. Его лоб был покрыт испариной. Сил больше не оставалось. Сознание таяло, лелея сладкую мысль, что возмездие нашло негодяя. Алекс не считал эту акцию убийством, это была, скорее, кара во имя справедливости.
Ренке вышел из каземата, поднялся на второй этаж и заперся у себя в кабинете. Снова объектом его пристального внимания стал непонятный прибор.
«Если рассудить здраво, — думал Ренке, — в наше время не может быть невидимых самолетов, механических копий человека и людей, убивающих взглядом. Если их не может быть, но они есть, тогда напрашивается вопрос: откуда они взялись? Неужели из будущего? Поверить в это трудно, но можно. Неужели и эта вещь — «пудреница» с телеэкраном — тоже оттуда? Неужели это и вправду прибор для перемещения во Времени? Тогда, если правильно им воспользоваться, можно самому проникнуть в Будущее. А это было бы интересно и полезно. Слетать на часок в двадцать пятый век, посмотреть, воплотились ли в жизнь идеи фюрера, а потом вернуться и обо всем доложить командованию. Если у потомков что-то не так, можно было бы отправить в будущее диверсионную группу. И, естественно, самому ее возглавить!»
Ренке снова открыл «шкатулку», нажал на кнопку «ОТКРЫТЬ ОКНО» и подошел к невесомому экрану серо-стального цвета.
«Если это дверь в будущее, если за ней неведомый мир, то моя прямая обязанность — побывать там. Будь что будет, но я воспользуюсь этой возможностью! Даже если это будет стоить мне жизни».
Ренке чуть было не шагнул в «серое окно». Его остановил стук в дверь и вежливое покашливание.
— Оберштурмбаннфюрер, что нам делать с этим «скандинавом»?
— Сейчас! — отозвался Ренке, захлопывая «шкатулку». — Сейчас буду звонить Моллеру!
9
Когда Клаус Брох услышал первые выстрелы и крики эсэсовцев, он понял, что его командир попал в переплет, и надо его спасать. Скрытая мощь конского табуна проснулась в моторе. «Пантера» ожила, дернулась и, развернувшись на месте, полезла напролом через молодой ельник, туда, где кипел бой.
Клаус догадывался, кто такой гауптштурмфюрер Пауль Штурм. Не раз он слышал, как сонный командир бормотал что-то по-русски. Однажды Клаус нашел в самоходке копию схемы укрепрайона, но смолчал и не тронул копию секретного документа. Ненависть к «наци в черном» давно клокотала в душе механика-водителя, хотя и сам он был облачен в подобную форму. Но заставить его поднять оружие против своих соотечественников смог только страх. Страх за жизнь человека, которому он был предан.
Гауптштурмфюрер Клох не поверил своим глазам. Внезапно из ельника с ревом выползла «Пантера» и, вместо того чтобы раздавить проклятых диверсантов, наоборот, стала для них надежной защитой.
Парашютисты тоже были шокированы появлением «Пантеры». Майор Гром хотел было приказать отползти обратно в барак, но инициативу вовремя перехватил Штурм.
— Слушай мою команду! — закричал он вдруг по-русски. — Все на броню! Будем отходить лесом!
Десантники стали поспешно выполнять его приказание, а сам Штурм изловчился и через нижний люк забрался в «Пантеру». Улыбка Клауса и его короткий девиз «Рот фронт!» сказали Паулю очень многое. Крепкое рукопожатие довершило боевое крещение.
— Будем отходить лесом, — объяснил Штурм. — Десант — у нас на броне. Если я немного постреляю, ты против не будешь?
— Есть хорошие немцы, и есть плохие немцы, — ответил Клаус.
Пока танк отползал к опушке, Пауль поливал из пулемета залегших гитлеровцев. Высовываясь из-за башни, отстреливались парашютисты.
Как только «Пантера» скрылась за деревьями, парашютисты спрыгнули на землю и побежали вглубь леса. Гром на ходу пересчитал людей. Не было рядового Пономаря. Кислов сказал, что видел, как тот погиб. Отходили организованно. Гром попутно отдавал приказания, разъяснял, кто какую задачу будет выполнять, справлялся насчет наличия патронов.
В это время эсэсовцы, поднятые с земли по команде Клоха, ринулись по следам десантников, но на их пути вновь выросла непонятно кем управляемая «Пантера». Ее пулемет изрыгал огонь, ее гусеницы готовы были давить человеческую плоть. После нескольких безуспешных попыток подорвать стальное чудовище, Клох приказал отступить. «Пантера» преследовала эсэсовцев с полкилометра, потом отстала и вернулась на прежнее место, к баракам.
Клаус выключил двигатель и услышал, как смеется его командир. Механик оглянулся. Пауль пояснил:
— Я уж думал, нам крышка, а тут — ты! Здорово мы им всыпали. Клох бежал, поджав хвост! Однако раскрыл ты меня, Клаус. Теперь на ПОЛИГОНЕ мне появляться нельзя, я — карта битая! И скажи мне, — вдруг посерьезнел Пауль. — Клаус, что ты теперь намерен делать? По сути, ты уже изменник. Ты — враг рейха, такой же, как я. Но все еще можно исправить. Ты можешь уйти, ты не обязан помогать мне.
— Нет, камрад, я не сегодня родился и знал, на что иду. Можете меня не отговаривать.
— Ну, тогда вот тебе моя рука, Клаус, можешь звать меня по имени — Пауль. Хочу тебя спросить вот о чем. Знаешь ли ты, куда попал и что здесь готовится?
— Знаю, конечно. Любой солдат знает, что мы на стартовой площадке «Фау». Только никто в этом не признается. Все хотят жить.
— А ты представляешь, какова убойная сила атома?
— Знаю, что очень большая, иначе невыгодно было бы все это строить.