«Всё это бред, — сказал Бык, новый Бык, воспитанный Эфретани. — Ты видел одного из врагов. Это был вербовщик. Он не показался тебе опасным. Вероятно, это был слуга, или приспешник, или незначительная часть личности врага — так разделяться тоже умеют многие. С чего ты вызверился на Оллера? Оттого, что он смутил тебя и напугал? А зачем ты к нему шёл? Разве не за этим?»
«У меня есть чутьё, — ответил Бык, главный Бык, хозяин над прочими. — Это моя лучшая часть. Статуи Основателей были живыми, не знаю, как именно. Я хорошо прочувствовал их. Я снял отпечатки, хоть меня этому и не учили. Если бы я узнал Эрмундо Оллера, я бы не удивился. Но я узнал Делнора Оллера и оттого мысли мои в беспорядке».
«Не знаю, не учили, тьфу! — отозвался Бык, старый Бык, что перерезал немало злых людей и иных тварей. — Кто хотел убить тебя, тупой ты телёнок? Кто и когда? Когда именно ты стал опасен?»
Бык остановился, переводя дух. Сердце бешено колотилось.
Его хотели убить. За ним послали собаку-гибель. Не думая, он решил, что его хотят устранить как свидетеля — свидетеля беседы Уичиса с вербовщиком. Но у той беседы было трое куда более опасных свидетельниц! Анга, Марин и Вирена видели и понимали стократ больше, чем неопытный, неумелый Бык. Любая из них легко опознала бы вербовщика. По сути, они уже его опознали — сказав Быку, что впервые видят его на Тортуге. Но они отправились своей дорогой к Веретену и благополучно добрались. Бык видел их следы. Они подходили к усадьбе Веретена вплотную. Если бы за пиратками отправили другую собаку, Веретено заметил бы её. Но собака пришла только за Быком.
Когда Бык стал опасен?
У ворот рынка Быка поджидал Цейно.
Ветер трепал его волосы и раздувал рубашку, как парус. Кружевная рубашка была Цейно великовата и выглядела так, словно он одолжил её у Аладору. Подметив это, Бык усмехнулся. Он видел, что Цейно ждал именно его. Ясно было и то, что паучок хочет наговорить ему гадостей. Ещё вчера это могло обеспокоить Быка. Ни с кем на «ХроноРозе» он не хотел ссориться. Но сейчас это стало неважным.
«Перепроверь!» — велел Быку старый Оллер. Перепроверь! Так сказал Основатель Эрмундо, а потом превратился в морскую змею и уплыл по волнам. Возможно, он тотчас вернулся или вовсе никуда не уплывал, а просто затаился рядом. Но Бык видел, как он ушёл. Ему это показали. Как Веньета Аладору показывал Игану доспехи, а чёрно-красному капитану — вспышку света. Действие заменяло слово. Облик был словом.
Когда Оллер появился снова, он не возвращался.
Но Бык ощутил присутствие Основателя. И капитан Аладору распознал Основателя, оттого и доверился ему, приняв его за Эрмундо.
Вот только это был другой Основатель.
…Бык хватанул ртом воздух. Рёбра сдавило. Солнце прыгнуло в глаза. Пейзаж Тортуги перед ним рассыпался на трепещущие пятна света. Бык пошатнулся. Он чувствовал мозг внутри собственного черепа, словно его вынимали и вернули обратно, — остывший, дрожащий, пересобранный, точно последовательность разноцветных значков. Он чувствовал свой разум расщеплённым, но теперь это было естественно, как естественно носить штаны и рубашку. И дух захватывало: Бык понимал и отслеживал, как меняется его сознание. Чутьё более не было даром или орудием, оно становилось неотъемлемой частью; словно меч прирастал к руке и продолжал руку. Обновлялось представление о цикле и линии, направлении и условии. Алчеринг наконец отпускал Быка. Трансформировалось внутреннее время — чтобы дать ему возможность писать программы, и находиться в нескольких местах сразу, и менять облик свободно, как другие… В какой-то миг Бык утратил обыденные чувства. Не стало земли, моря, солнца. Не было зелёного острова, кораблей и дворцов, рынков и складов. Бык находился в скоплении Наблюдателей. Он был разумом в числе независимых разумов, мыслящей точкой в «никогда» и «нигде»… С непривычки он испугался. Страх заставил его сконцентрироваться. Из нескольких лучей внимания остался только один, и Бык потерял контроль над телом.
— Бык! — донеслось издалека. — Что с тобой?
Послышались лёгкие, стремительные шаги: Цейно бежал к нему. Бык ощутил острую боль в колене, на которое упал всем весом. В глазах по-прежнему кружились цветные пятна. Он не понимал, где верх, а где низ.
Перепроверь!
Бык с усилием вдохнул и выдохнул.
…а Цейно, злой маленький Цейно не такой уж плохой человек. Он решил, что Бык болен или вроде того, и встревожился, и вмиг переменил планы. Бык уже приходил в себя и почувствовал, как Цейно схватил его за плечи.
— Илунна! — звал тот. — Илунна! Быку плохо!
Бык сосредоточился на том, чтобы дышать. Хотя теперь это было необязательно. Дыхание и сердцебиение осознались иллюзией, которой и были всё последнее время. Но ясна стала и важность этой иллюзии. Ещё очень долго она будет успокаивать Быка, доказывая ему, что он жив, пока он не отвыкнет и не найдёт точку опоры в мышлении; а потом и мышление станет необязательным, и точка — не единственной, и реальность — лишь одним из параметров бытия; но останутся сила, и страсть, и воля.
Предельная воля.
…иллюзия или нет, но голова болела невыносимо.
— Да чтоб тебя рыбы съели! — прошипел Цейно и оттолкнул Быка. Бык улыбнулся. Он сумел подняться на ноги, но шатало его так, что он начал озираться в поисках опоры. Цейно отступил, ругаясь сквозь зубы. Быку пришлось снова сесть наземь.
— Бык! — потребовал Цейно. — Ты что, догнался чем-то? Я был о тебе лучшего мнения.
Бык даже очнулся от удивления.
— Я сделал что?
— Догнался, — брезгливо ответил Цейно. — Упоролся. Ускорился. Ну?
Бык моргнул. До него дошло, о чём говорит Цейно, и он начал смеяться. Голова разламывалась, поэтому он частью хохотал, частью задыхался, айкал и охал. Цейно смотрел на него с презрением.
— Цейно! — выговорил наконец Бык. — Что она сказала?
— Кто?
— Илунна. Что тебе сказала Илунна?
— Она сказала, что тебе не плохо, — бросил Цейно. — Тебе хорошо.
Бык икнул от смеха и закашлялся.
— Это же Илунна! — сказал он, отдышавшись. — Её нельзя понимать… так. А ты, значит, думаешь, что человеку может быть хорошо только от дури? Я был о тебе лучшего мнения!
Цейно покривил рот и скрестил руки на груди.
— И как же всё это следует понимать?
Бык сел поудобнее и потёр виски. Набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул. Крепко зажмурился, размял шею, хрупнув позвонками, открыл глаза, глядя прямо перед собой и ничего не видя. В каком-то смысле Цейно попал в десятку. Прежде всего Бык должен был разобраться с простыми вещами. Как это следовало понимать? Иллюзорная голова не могла болеть! Почему она болела?.. Не загадка: боль тоже была словом. Она говорила о том, что Бык не в порядке.
Бык поднял взгляд. Цейно ждал ответа, поджав губы. Гримаса выходила старушечья и портила его кукольную красоту. Зато так он выглядел куда более живым и понятным.
— Я не в порядке, — вслух подумал Бык. — Я… У меня получилось кое-что из того, чему меня учили. И от этого меня переформатировало. Целиком. Как Калли форматирует «ХроноРозу».
Цейно смягчился.
— Уяснил, — ответил он. — Со мной тоже так было. Бык! Во-первых: воды? Еды? Спать? Посидеть в тени?
Изумлённый Бык задрал брови.
— А во-вторых?
Цейно усмехнулся.
— Я же сказал, со мной тоже так было. «Во-вторых» — только после «во-первых».
Бык поколебался.
— Меня гложет любопытство, поэтому воды и тени, — сказал он, — и «во-вторых».
Цейно фыркнул.
— Идём.
Он привёл Быка к беседке под пальмами, у самой ограды Пальмового рынка. Здесь повсюду цвёл кустарник, имени которому Бык не знал. Крупные красно-фиолетовые цветы пахли сладко и чуть душновато. Беседку защищала изящно украшенная, но очень частая сетка, которая не позволяла ветвям тянуться внутрь. Из колючек кустарника можно было делать стрелы для духовой трубки. Бык попробовал одну пальцем и слизнул каплю крови.