Около трёх пополудни появился Симановский. Собрал взводных. Ещё через двадцать минут штабс-капитан Исамов сообщил:
— Оставляем город, господа. Уходим в степи. Мы назначены в арьергард. С собой брать самый минимум вещей.
Началось то, что Тоха меньше всего ожидал.
Офицеры бросают свои вещи. Огромная комната-склад завалена синими, зелёными галифе, бекешами, выходными сапогами, шапками, бельём. Одни торопливо переодеваются в лучшее — чужое. Другие, яростно матерясь, рубят вещи шашками.
Попаданец вышел из комнаты.
Грохот артиллерии стих, но стрельба продолжается. В казарме все сидят в шинелях, с винтовками, за спинами вещмешки. В комнатах тишина. Все думают о своём. На лицах безнадёга.
«А чего хорошего? — подумал Тоха. — Город обложен. Сможем ли вырваться? Хэ-е-зэ. А если сможем, куда пойдём? Опять же хэ-е-зэ. Исамов сказал — в степи. Круто!».
Размышления прервал шум в коридоре. Раздался отборной мат и чьё-то жалобное блеяние. Тоха вышел из комнаты.
Трое офицеров, среди которых программер увидел Крамского, винтовками пихают невысокого, одетого в латаный полушубок мужичка.
— Давай, пшёл! — Крамской толкнул задержанного винтовкой. Мужик чуть не упал, но удержался на ногах.
Из маленькой комнатки, служившей кабинетом, вышел командующий участком молодой генерал Бушуев. Сильно выпивши.
— Что случилось? — твёрдым голосом, несмотря на опьянение, спросил Бушуев.
— Вот, ваше превосходительство, — радостно осклабился Крамской, пихнув арестованного, — орал на улицах: «Конец вам пришёл, буржуи! Драпаете? Никуда не денетесь. Всех на фонарях повесим». Ну мы его под белые ручки и сюда.
— Так, значит⁈ — генерал посмотрел на мужика. Тот съёжился. — Подпоручик, отведите его к коменданту города, только так, чтоб никуда не сбежал. Вы меня понимаете?
Все трое расплылись в улыбке.
— Так точно, ваше превосходительство, — за всех ответил Крамской.
Темнеет. Канонада усилилась. То там, то сям стучит пулемёт.
Мужичка вывели. Через пару минут раздался нестройный залп. Офицеры вернулись. Довольные.
Опять шум в коридоре. Вопль дежурного:
— Куда? Стой!
Тоха встал с кровати. Сосед Маркин тоже поднялся.
В комнату влетает растрёпанная молодая женщина с ребёнком лет трёх на руках. Лицо бледное, глаза чёрные, большущие, словно безумные. И сразу к программеру и стоящему рядом Маркину.
— Голубчики! Миленькие, родненькие, скажите, правда, маво здесь убили?
— Кого? Да вы что? Кто вам такое сказал? — улыбнулся из своего угла Крамской.
— Да нет же! Мужа маво три офицера заарестовали прямо на улице. Мы здесь живём недалечка. Он сказал им что-то… Люди сказывают сюда повели. Миленькие, скажите, голубчики, где он?
Программер покосился на Крамского, на Малкина. Посмотрел на женщину. Ребёнок плачет, испуганно-крепко обхватив шею матери ручонками.
— Миленькие, родненькие, — лепечет она как помешанная, чёрные, большие, лихорадочно блестящие глаза умоляют, — они сказали, он большевик, да какой он большевик! Голубчики, расстреляли его, да? Мне сейчас один сказывал.
— Что вы, успокойтесь, — сказал Тоха, чуть обхватив женщину за плечи, — тут никого не расстреливали.
И подумал:
«Что я несу?».
Посмотрел на Крамского. Тот ухмыляется. Программер вышел из комнаты, откуда доносятся причитания:
— Господи! Да что же это деется? Да за что же? Родненькие, где он?
Прошёл мимо дежурного, бросив ему:
— Я на улицу. Покурить.
Дежурный в чине поручика кивнул.
Тоха вышел наружу. Как и был — с вещмешком за спиной, с винтовкой на правом плече, в кобуре наган, на левом боку — шашка.
Совсем стемнело. Глянул на небо. В черноте бездны сверкают звёзды. Наискось течёт Млечный путь.
Мороз небольшой. Градусов пять.
Стрельба утихла.
Из-за угла казармы вышли две фигуры. Женские. Тоха узнал. Девчонки из отряда.
— Привет, девчата! — поздоровался попаданец, когда Вера и Надя подошли ближе.
— Добрый вечер, Антон Дмитриевич.
— Ого! — удивился Тоха. — Вы знаете, как меня зовут.
— Мы многих знаем, — улыбнулась Надя. Она чуть постарше сестры.
На девушках солдатские шинели с погонами рядовых, папахи. Через плечо у каждой — медицинская сумка с красным крестом.
— Посоветуйте, что нам делать, — Надя на миг опустила глаза. — Идти с вами или оставаться? Мама умоляет не ходить, а я не могу, и Вера тоже.