В Кракове я проснулся только для того, чтобы снова поесть, выпить фляжку воды и тут же уснуть. Хельга была поражена скоростью, с которой заживали мои раны, а тем, что самым лучшим лекарством для меня был сон. В одиннадцать утра по совету Дитриха, очень переживавшего за жизнь и здоровье фюрера, она вколола мне пять ампул морфия и я тут же превратился в "кисель". В таком виде, не реагируя ни на что, я и прилетел в Берлин. В аэропорте Темпельгоф меня осмотрели Гиммлер и профессор. Первого очень заинтересовал мой старый голубой берет дырочкой и следом от эмблемы, и моя майка, а профессор кислых щей вытаращил глаза, увидев, что от ран остались одни только розовые шрамы. Это для него было чем-то невероятным. Гиммлер же, вертя в руках берет, сказал:
— Странный головной убор. По своему внешнему виду он похож на французский берет, но это что-то совсем другое. Скорее всего, этот берет является головным убором какого-то неизвестного нам русского обмундирования. Майка этого русского офицера тоже вызывает у меня удивления. Она напоминает тельняшки русских моряков, но они с длинными рукавами. Всё это выглядит очень странно. Дитрих, так ты говоришь, что вы нашли на той горе мундир офицера войск НКВД?
— Так точно, господин рейхсфюрер, вот он.
Гиммлер брезгливо поморщился:
— Нужно будет отдать его на исследования. Ступай к своим товарищам, Дитрих. В тех двух фургонах вы можете переодеться. Специально для вас на аэродром привезли парадные мундиры. Как и те три таблетки, которые ты доставил. Что ты о них думаешь, Вернер?
— Камрад, на первый взгляд это самый обычный фенамин, но как мне кажется, необычайно высокой очистки. Позднее я доложу тебе, что они из себя представляют. Теперь же давай определимся с этими господами. Мне не помешало бы иметь в своём научном отделе самолёт с тремя пилотами, а также ещё одного хирурга.
— Я уже подумал об этом, Вернер, — ответил, — пилотов и фройляйн хирурга мы зачислим в СС без проверки. Как только самолёт приземлился в Кишинёве, я связался с твоим племянником и поговорил с ним. Мне показалось, что он преувеличивает опасность их миссии, когда чуть ли не со смехом сказал, что они везут в Берлин горящую бочку с порохом, но теперь вижу, что всё именно так и есть. Между прочим, Дитрих очень настойчивый и решительный юноша. Он потребовал наградить пилотов и фройляйн Хельгу высшими наградами рейха и не стал просить никаких наград ля себя, сказав, что служить фюреру, это высшая награда. Правда, меня куда больше взволновало другое. Хельга заподозрила в этом русском нефилима и задала ему вопрос, так ли это, на который он ответил, на мой взгляд, весьма уклончиво, сказав, что для нефлима слишком мал ростом. Подумай об этом на досуге, Вернер, а я поговорю с нашими друзьями из Ананербе, мог ли Берия каким-то образом вызвать нефилима.
Для всех участников операции "Фафнир" в аэропорт привезли парадные офицерские эсэсовские мундиры с точно такими же воинскими званиями этого чёрного ордена, которые у них уже были и это не очень-то им понравилось, но выражать вслух своё неудовольствие было слишком опасно. Поэтому они стали подбирать себе рубашки, галифе, Хельга примеряла юбки, сапоги и фуражки. Её бой-френд мысленно ругался: — "Дьявол, как раз об этом я мечтал в последнюю очередь". К сожалению такова была реальность. Генрих Гиммлер хотел забрать меня для вивисекции в свою контору и как раз он был почему-то уверен, что я нефилим. Ладно, нефилим, так нефилим. В отличие от моих, теперь уже точно, подопечных, меня ждала куда более незавидная участь. На их глазах, а также на глазах нашей Брунгильды, меня должны были безжалостно расстрелять четверо эсэсовцев. По мнению Энорада все они испытают от этого сильный шок, после чего мне нужно будет с ними хорошенько поработать и вытряхнуть из них всё нацистское дерьмо, которое только имелось в их головах.