— Зачем мирняк то было убивать⁈
— Помолчи, бестолочь! Это не Лев сделал, а цыганский барон! — отвечал аристократу Бездомный, и я благодарно кивнул ему, не готовый отвечать на провокацию.
«Оба лидера преступных группировок задержаны, и находятся в следственном изоляторе. Публичные слушания начнутся уже в четверг. И мы будем внимательно следить за ходом разбирательств. Между тем, представители власти отказываются от каких-либо комментариев, но уже по имеющимся данным становится понятна причина агрессии со стороны Ахматова…»
Дальше я не слушал. Шагнул во мрак лимба, позволив ему полностью поглотить себя. Тьма астральной проекции успокаивала. Мне нужно было переварить услышанное. Агрессия Ахматова… Какая-то сволочь топит меня. Кто-то наверху. Я вновь задумался о побеге, но вспомнив слова Плевако о моей невиновности (он мне верил), решил не предпринимать никаких действий. Будь, что будет.
Вернувшись в неуютный мир, закурил сигарету, пошире распахнул окно, дабы насладиться бодрящим морским ветром, но и здесь меня ждало разочарование. Перед «Крестами», на набережной, собралась толпа демонстрантов с плакатами. Сфокусировав на них зрение, увидел неприятные слова в мой адрес: «Ахматова на гильотину», «Ахматов — убийца», «Смерть наркобарону Ахматову». Меня ненавидели.
Дверь клацнула. В камеру вошел надзиратель.
— Лев Константинович, прошу вас на выход.
Такая учтивость с его стороны… Наверняка, с сотрудником плотно поработал Полунин.
— Куда?
— К психиатру.
Грубо затушив окурок о стенки пепельницы, я обреченно усмехнулся:
— Веди.
Законник явно не ожидал такой покорности от меня. Бросал недоверчивые взгляды на подставленные запястья и на моих сокамерников, как бы спрашивая у них: «Нормально ли такое поведение хронума или он чего-нибудь сейчас вытворит?». Но, не получив от них ответа, неуверенно накинул тяжелые железки мне на руки и повел к врачу.
Долго мы петляли по подземным переходам, коридорам, далее достигли платформы метро и минут двадцать ехали в одном направлении, куда-то за город. Такой долгий и удивительный путь заставил меня отвлечься на инженерное чудо. До этого дня я даже не слышал, что под столицей два метрополитена. Один — помпезный и вычурный, каким его привыкли видеть все, а другой серый и мрачный, как раз для таких отбросов общества, как я: тоже серых и мрачных.
Вагон начал сбавлять ход, сопровождавший меня мужчина в мундире, сообщил:
— Мы на месте, Лев Константинович. Прошу вас держать себя в руках и никоим образом не вредить лечащему врачу.
Я никак не ответил ему.
Надзиратель бесшумно открыл дверь, жестом пригласил войти внутрь, а сам остался снаружи. Чувствовался трепет в каждом его движении. Это можно было объяснить глубоким уважением к персоне меня дожидавшейся.
Она стояла спиной. Поливала раскидистый мискантус на подоконнике и не замечала, что в кабинете появился кто-то еще. Или просто делала вид. Я не видел ее лица, но чувствовал запах. ЕЕ запах!
— Хм, странная смесь эмоций, — заговорила ОНА СВОИМ бархатистым голосом, не отвлекаясь от цветка, — Когда вы вошли, я чувствовала безразличие, можно даже сказать, апатию, подавленность, разбитость, но сейчас они несколько иные: ваши чувства. Не будь в этой мешанине эмоций досады, я бы назвала любовью то, что вы сейчас испытываете. Ха, любовь!
Сана поправила выбившийся локон волос, усмехнувшись своим, как ей показалось, нелепым мыслям.
По телу пробежали мурашки от осознания, от сильного давления внутри груди, неверия. Все это, как ком, навалилось на меня. Я не смел пошевелиться. Девушка встала вполоборота, и новая волна чувств накрыла меня с головой. Теперь уже не осталось сомнения. Это была Сана.
Глава 13
Алина замерла над цветком. Кувшин качнулся в руках — вода пролилась мимо.
Будучи профессионалом своего дела и сильным одаренным-эмпатом, она, по своему обыкновению, сразу же просканировала эманации чувств Льва Ахматова. Странная, пугающая смесь эмоций исходила от Ахматова. Так бывает. Особенно в этих стенах. В «Крестах» подчас творятся ужасные вещи: заключённые издеваются над сокамерниками, надзиратели поощряют эти бесчинства, а порой сами участвуют в них. Но здесь нечто другое… Оторванное от повседневности.
Одно из чувств Ахматова выбивалось на общем фоне, и было направлено на нее: сильное желание обладать Алиной. Но в этом его желании не было и намека на секс или похоть. Желание обладать являлось основой всех чувств. Дальше к нему прилагалась удивительная палитра: радость, теплота, нежность, а также тревога, страх, волнение, и тоска… Вселенская тоска, всепоглощающая.