Маленький человечек занимался удивительным делом. Он макал длинной соломинкой в какой-то предмет, напоминавший некоторые предметы нашей кладовой, и затем вставлял эту соломинку в рот. Я была убеждена, что маленький человечек занимался самым естественным делом — едой. Мы, крысы, тоже иногда макали свои хвосты во вкусное молоко и затем облизывали его с аппетитом.
Однако дальнейшее поведение человечка было уже прямо неестественно. Вместо того, чтобы обсасывать соломинку, он проделывал с ней что-то во рту, отчего на другом конце ее раздувался большой, играющий разными цветами шар. Шар этот иногда отрывался и плавно носился по воздуху, а маленький человечек в это время прыгал по комнате и производил такой шум своими ногами, что я даже подумывала: не улепетнуть ли мне подобру-поздорову? Но я была чересчур любопытна и мне всегда хотелось все досмотреть до конца.
Маленький человечек продолжал приготовлять все новые и новые шары по мере того, как первые, поплавав в воздухе, вдруг мгновенно исчезали с легким треском, едва уловимым моим ухом. Оглянув комнату, я увидела, что точно таким же делом был занят другой человечек поменьше, стоявший немного подальше, а у светлого отверстия сидел вполне взрослый человек, тоже покрытый тряпками. Он шелестел какой-то связкой бумаг. Нужно ли разъяснять теперь, что это была мать, читавшая книгу и посматривавшая, как ее девочки пускали мыльные пузыри. Мыло, лежавшее тут же, я вскоре хорошо изучила, так как как-то на ночной прогулке попробовала его и нашла, к слову сказать, совсем несъедобным. Кусочки того же мыла лежали в воде, которая была налита в знакомые мне предметы — блюдца.
Нужно же было так случиться, что один из больших шаров попал прямо в мой угол, и большая девочка вдруг внезапно увидела меня. Так как, встретив ее изумленный взгляд, я не прочла в нем угрозы, расстояние между нами было почтительное и я была близка от спасительной норки, — то я не двинула ни одним членом, чтобы пуститься наутек. В то время я еще не понимала языка и действий людей, поэтому единственным для меня мерилом опасности были только резкие движения со стороны моих врагов. Раз их не было, то я и оставалась спокойной. Всматриваясь в меня, девочка издала какие-то тихие звуки, от которых в мою сторону обернулись и два другие существа — маленькое и большое. Но и эти обращенные на меня взгляды не повели ни к каким резким движениям, и я по-прежнему спокойно оглядывала рассматривавших меня издали трех моих, как мне тогда казалось, злейших врагов.
Однако это взаимное разглядывание длилось недолго. Обменявшись несколькими тогда для меня еще непонятными звуками, большой человек и взрослое существо двинулись с места и пошли… в сторону, противоположную мне, а затем и вовсе ушли. Я осталась наедине с одним только малым человечком, который упорно продолжал таращить свои большие глаза. Подергивая усиками носика, я тоже продолжала сохранять свою позицию и даже решилась, присев на задние лапки, приподняться и получше окинуть взором окружавшую меня обстановку, тем более, что это было днем, когда все предметы были для меня, так сказать, не совсем в обычном виде.
Около одного из моих правых усиков у меня зачесалось, и я, на минуту забыв, где я, — принялась слегка умываться. Резкий звук заставил меня насторожиться. В растворившуюся дверь вошли снова те же лица; в руках у них я сразу заметила одно из любимейших моих яств — кусочек пахучего мясца с салом. Конечно, теперь я прекрасно знаю название этого милого блюда: то была сырая ветчина.
Оба существа начали осторожно подступать ко мне, но это было уже слишком, и мое доверие к моим новым знакомым пока не могло сохраняться ближе, как на почтительном расстоянии. Поэтому, само собой разумеется, я, сломя голову, метнулась обратно за угол, из которого могла, однако, наблюдать за тем, что будут делать мои враги. А они совершили, на мой тогдашний взгляд, большое злодеяние — лакомый для меня кусочек был брошен к моему углу. Ветчина шлепнулась почти рядом с тем местом, где я только что умывалась. Удар ее о пол заставил меня вздрогнуть и броситься в свой спасительный ход. В моей голове тотчас же создалось объяснение всего происшедшего. Очевидно, люди умыслили против меня самое ужасное: порешили уничтожить меня коварным отравлением. Но они имели перед собой не обыкновенную, хотя и молодую крысу, а существо, прекрасно изучившее такие их коварные подходы. Смею вас уверить, что ветчина могла высохнуть или заплесневеть в моем углу: я не потрудилась бы даже ее обнюхать, а тем более пробовать даже ночью, как это так часто и неосторожно проделывали мои неопытные сотоварки. Впрочем, мое презрение к людской уловке не помешало мне вновь высунуть свою мордочку и, из чувства понятного любопытства, посмотреть на слишком раннее торжество моих гонителей. Они, мне думалось, полагали, что первый шаг охоты на меня совершили удачно.