"Деревьев там много красивых. Дубы. Целая аллея. Скала приметная, белая, известняк, словно чайка на взлете, ни с чем не спутаешь".
Качка проходит внезапно, свежий ветер притихает, но штурман, возлежащий в кресле, по прежнему одобрительно качает мертвой ссохшейся головой. Он соглашается со мной. Всегда. Славный старина Йен: любитель острой пищи, знойных женщин и органной музыки. Кажется, у него были восточные корни. Иногда, в особо лунные ночи, когда тоска берет за горло, мы общаемся напрямую. По крайней мере я так считаю. Потому что те поправки к курсу, что он дает - неизменно приводят корабль к чему-то хорошему и нужному - будь то тихая гавань, одинокий остров, стая китов или мертвый остов корабля-неудачника. Йен просил похоронить его там, в раю, я дал слово и я его сдержу. Прокладывай курс мертвыми бельмами глаз, старина, и все будет хорошо. Рано или поздно.
Тучи расходятся, солнце злобно шипит изморозью на сковородке палубы. Временно закрываю забрало шлема у Йена - хоть и узкоглазый, он не любил резкое солнце.
Фиксирую штурвал, окидываю взглядом приборы, те, что еще фурычат. Ужасно не хочу этого делать, но приходится - спускаюсь в трюм. Прислушиваюсь.
Антиграв шипит, плюется, батареи зарядок давно уж не те - копят мало, долго и ненадолго. Бозонов Хиггса в трюме от протечки антиграва - хоть лопатой выгребай, но дураков нет, даже крысы предпочитают верхнюю палубу, подальше. Умные твари кстати, после того как изголодавшись, я на удочку поймал десяток особо наглых, остальные притихли, не озоруют. У них свое королевство, у меня свое.
Половина агрегатов на борту мертвы, вторая дышит на ладан. Борта в заплатках, рубки нет, стрелка компаса давно осыпалась магнитной пылью под треснувшим стеклом. Мне не нужна древняя навигация - полюса планеты "немножко" сместились, что было в том аде вспоминать и думать не хочется. Корабль тогда был просто "с иголочки", а свежую краску еще долго не могли содрать чумные ветра с тяжелыми частицами.
Привычно пробегаю руками по узлам автоматики и электроники, передергиваю контакты и реле, заставляю что-то заработать вновь. Возвращаюсь, и сквозь побитое трещинами стекло вижу чаек. Рядом берег, а это значит вода и еда. Еще одна процедура, каждый полдень. Поднимаюсь в крохотную кают-компанию. Зверек обитающий там уже который месяц подряд, услышав мою тяжелую поступь, привычно вжимается в кресло, смотрит огромными испуганными глазищами, теребит в ручонках уродливую тряпичную куклу. Вскрываю консерву со сгущенкой: неприкосновенный запас. Протягиваю зверьку. Она робко хватает подарок, кладет куклу на тощие, опаленные солнцем коленки. Протягиваю ложку. Зверек недовольно бурчит, отодвигается в угол, зыркает глазищами и приступает к трапезе. Она все еще мне не доверяет.
А зря.
Я спас ее от на редкость скверной участи.
Правда для этого пришлось выцепить чистое зерно в горе плевелов ее соотечественников.
Тогда, по привычке, пришлось тоскливо вздохнув, выжечь все дефектное напалмом.
А потом выжечь и пепел.
И уйти сквозь огненный горизонт, печатая тяжелый шаг по жирной белой золе с ценным грузом на плече.
Для этого жестокого загибающегося мира у меня такое же жестокое сердце, холодный разум, несбыточная мечта и дыра вместо совести. Я все смогу.
По привычке проверяю зверька еще раз. Для меня это теперь сродни ритуалу.
Подношу сканер ко лбу. Индикатор моргает зеленым. Мое последнее приобретение чисто, без дефектов и отклонений, что удивительно. Ее, и ее предков не зацепили чумные ветра и эксперименты безумных генетиков. Но если ее плоть в норме, то разуму требуются хорошие учителя. А момент упущен. Я же на роль учителя никак не подхожу. Впрочем, она забавна и может быть полезной. Как предмет торговли в конце концов.
Найти б подобную пару, мечтаю я...
Йен упрямо шепчет через весь корабль, мол двери в рай может открыть кто-то вроде нее.
Но толку от этой особи? Она ни читать, ни писать не умеет: три десятка звуков и жестикуляция, вот все достижения трофея из варварской деревушки.
Был бы здесь старик-капитан, он бы на пальцах разъяснил что к чему. Но увы.
Осторожно забираю пустую банку из мягких пальчиков зверька.
Жду, когда она вложит свою ладошку в мою.
Тряпичная кукла - мое творение. Никогда не умел шить, да и получилось не ахти, но в глубине того, что я называю душой - я горд.
Она откликается на имя "Ева". Йен впервые со мной не согласился, но старик-капитан точно бы одобрил. После сотен лет скитаний на нашем летучем голландце - Ева действительно первая. И она могла бы при очень удачных обстоятельствах стать матерью живущих. Чистых. Но увы. Экземпляр единственный, эксклюзивный, клонированию не подлежит. Просто потому, что последние клонилки сгорели в местечке называемом Лондон с полсотни лет тому назад.