— Мне кажется, это не лучшая идея, Шарлотта, — сказала я. — Не стоит переступать через эту черту.
— В смысле? После того как твоя рука побывала у меня в матке, ты не сможешь смотреть мне в глаза?
Я засмеялась.
— Нет. Для меня все матки, так сказать, на одно лицо. Просто врач должен соблюдать дистанцию и не позволять эмоциям вмешиваться в ход лечения.
— Но ведь именно поэтому ты идеально мне подходишь! — возразила Шарлотта. — Какой-нибудь другой врач может помочь нам, но ему будет наплевать. Мне нужен человек, который отнесется ко мне по-человечески. Человек, который хочет, чтобы у меня был ребенок, не меньше, чем я сама.
Как поспоришь с такими доводами? Я каждое утро звонила Шарлотте, чтобы мы вместе разобрали письма в редакцию местной газеты. Именно к ней я мчалась, чтобы выпустить пар после ссоры с Робом. Я знала, каким она пользуется шампунем, с какой стороны в ее машине находится бак и что она добавляет в кофе. Проще говоря, она была моей лучшей подругой.
— Хорошо, — сказала я.
Она просияла.
— Начнем прямо сейчас?
Я в ответ расхохоталась.
— Нет, Шарлотта, я не собираюсь обследовать твой таз на полу в гостиной, пока девочки играют наверху.
Она пришла ко мне в кабинет на следующий день. Как выяснилось, никаких медицинских противопоказаний у них с Шоном не было. Я объяснила ей, что после тридцати яйцеклетки становятся как бы слабее, а значит, забеременеть труднее — но все-таки возможно. Я рассказала ей о полезных свойствах фолиевой кислоты и посоветовала измерять базальную температуру тела. Шону я сказала, что нужно чаще заниматься сексом, — и это был наш лучший на данный момент разговор. Я целых полгода делала пометки в своем блокноте, отслеживая менструальный цикл Шарлотты, а на двадцать восьмой день звонила и спрашивала, начались ли месячные. Целых полгода ответ был утвердительный.
— Возможно, пора задуматься о лекарствах для повышения фертильности, — сказала я, и в следующем месяце, буквально за день до встречи со специалистом, Шарлотта забеременела проверенным, старым добрым способом.
Учитывая, сколько понадобилось времени для зачатия, сама беременность событиями не изобиловала. Анализы крови и мочи всегда были в норме, давление ни разу не повысилось. Тошнило ее круглые сутки, и она, бывало, звонила мне часов в двенадцать ночи, едва отойдя от унитаза, и раздраженно спрашивала, почему это называют утренними недомоганиями.
На одиннадцатой неделе мы впервые услышали сердцебиение. На пятнадцатой я проверила ее кровь на неврологические патологии и синдром Дауна. Через два дня, получив результаты, я приехала к ней домой в обеденный перерыв.
— Что случилось? — испуганно спросила она, увидев меня на пороге.
— Твои анализы… Надо поговорить.
Я объяснила ей, что экран с квадратором далек от идеала, что тест специально разработан так, чтобы давать пять процентов позитивного результата, — следовательно, пяти процентам женщин скажут, что у них повышенный риск родить ребенка-дауна.
— В твоей возрастной группе риск равен одному из двухсот семидесяти, — объяснила я. — Но твои анализы показали риск выше — один из ста пятидесяти.
Шарлотта скрестила руки на груди.
— Есть несколько вариантов, — сказала я. — Через три недели тебе все равно нужно делать УЗИ. Мы можем проверить, нет ли каких тревожных сигналов. Если что-то увидим, отправим тебя на УЗИ второго уровня. Если нет, опять снизим риск до одного из двухсот пятидесяти, что является нормой, и сочтем тест ошибочным. Но не забывай: ультразвук не дает стопроцентной гарантии. Если хочешь точных данных, придется сделать амниоцентез.
— От этого же бывают выкидыши, — сказала Шарлотта.
— Бывают. Один случай из двухсот семидесяти, а сейчас это меньше, чем вероятность родить ребенка с синдромом Дауна.
Шарлотта задумчиво провела ладонью по щеке.
— А этот амниоцентез… Если он подтвердит, что у ребенка… — Она не стала договаривать. — Что тогда?
Я знала, что Шарлотта — католичка. Но я также знала, что в мои обязанности входит сообщать информацию в полном объеме. А уж как распоряжаться этой информацией, пусть каждый решает сам, исходя из своих убеждений.
— Тогда ты должна будешь решить, хочешь ли прервать беременность, — спокойно ответила я.
Она подняла глаза.
— Пайпер, я так ждала этого ребенка. Я не откажусь от него.
— Вам с Шоном стоит поговорить…
— Давай для начала сделаем УЗИ, а там видно будет.
Поэтому-то я так хорошо помню момент, когда впервые увидела тебя на экране. Шарлотта лежала на диагностическом столе, Шон держал ее за руку. Джанин, моя лаборантка, сняла показания, а уже потом я сама считала результат. Мы искали признаки гидроцефалии, дефекты в эндокардиальных закладках и брюшных стенках, утолщения затылочных складок, отсутствие или недоразвитость носовой кости, гидронефроз, эхогенность кишечника, укороченные плечевые или бедренные кости — любые знаки, применяемые при ультразвуковом диагностировании синдрома Дауна. Я лично проверила, чтобы вся аппаратура была новая и самая современная.
Джанин пришла ко мне в кабинет сразу после сканирования.
— Я не вижу никаких стандартных подтверждений синдрома Дауна, — сказала она. — Единственная аномалия — бедренные кости. Они в шестом процентиле.
Мы постоянно получали такие результаты: доля миллиметра для эмбриона может показаться гораздо короче, чем предусмотрено нормой, а на следующей сонограмме всё оказывалось в порядке.
— Наверно, это генетическое. Шарлотта очень хрупко сложена.
Джанин кивнула.
— Хорошо. Я просто отмечу это, чтобы потом не забыли. — Она замолчала. — Но кое-что странное я таки заметила.
Я тут же оторвалась от своих бумаг.
— Что?
— Посмотрите на снимки мозга, когда пойдете в кабинет.
Сердце у меня замерло.
— Мозга?
— В анатомическом смысле все нормально. По снимок слишком… чистый. — Она покачала головой. — Никогда не видела ничего подобного.
Ну, значит, новая аппаратура очень хорошо работает. Я понимала, почему это заворожило Джанин, но у меня не было времени разглагольствовать о технических достижениях.
— Пойду сообщу им хорошие новости, — сказала я.
Шарлотта и так всё знала — поняла, как только увидела мое лицо.
— О, слава Богу! — только и сказала она, и Шон, склонившись, поцеловал ее. Потом она коснулась моей руки. — Ты уверена?
— Нет. Ультразвук — это тебе не точные науки. Но я скажу так: шансы родить нормального, здорового ребенка существенно возросли. — Я поглядела на экран, сохранивший твою первую фотографию. Ты сосала большой палец. — Твой ребенок, — сказала я, — само совершенство.
У нас в больнице не одобряли «рекреационный ультразвук» — проще говоря, УЗИ без медицинских показаний. Но однажды, когда Шарлотта была на двадцать седьмой неделе, она заехала за мной, чтобы отвезти в кино, а я еще была занята родами. Час спустя я застала ее в своем офисе: положив ноги на стол, она читала свежий выпуск медицинского вестника.
— Потрясающая штука, — сказала она. — «Современные методы работы с гестациозной трофобластической неоплазией». Надо будет взять с собой и читать, когда мучает бессонница.
— Прости, — сказала я. — Я не знала, что это так затянется. Женщина расширилась до семи сантиметров — и замерла как вкопанная.
— Ничего страшного, я все равно не хотела в кино. Ребенок весь день пляшет на моем мочевом пузыре.
— Балерина растет?
— Или футболист, если верить Шону.
Она внимательно посмотрела на меня, пытаясь по моему выражению лица понять пол ребенка.
Шон с Шарлоттой решили не узнавать пол заранее. Когда родители сообщали нам о своем решении, мы фиксировали его в личном деле. Мне пришлось сделать над собой колоссальное усилие, чтобы не подсмотреть во время УЗИ, иначе я могла бы проболтаться.