Лучше бы онавсё слышала. Как ты спрашивала у меня перед сном: «Амелия, мы всегда тут будем жить? Амелия, поможешь мне почистить зубы, чтобы я маму не просила? Амелия, а родители могут вернуть ребенка, если он им не нравится?»
Что ж тут удивительного, что после этого я гляделась в зеркало на свое уродливое лицо и еще более уродливое тело? Моя мать собиралась отсудить деньги за ребенка, который родился неидеальным.
— Где Эмма? — спросила Пайпер.
— В подростковом. Выбирает себе топик.
— Приличный или такой, в котором в порно сниматься? — уточнила Пайпер. — За некоторые шмотки, которые на вас шьют, надо сажать в тюрьму.
Я рассмеялась.
— Эмма всегда сможет нанять адвоката. У нас есть одна знакомая. Хорошая.
— Амелия! — выкрикнула мама. — Смотри, что ты натворила!
Но она сказала это до того,как опрокинула целую вешалку с блузами.
— Черт… — буркнула Пайпер и поспешила ей на помощь.
Пока она не видела, мама пристально на меня посмотрела и, поджав губы, неодобрительно покачала головой.
Она на меня злилась, а я даже не знала за что. Понурив голову, я брела по чащобе женской одежды, касаясь руками лиан колготок и рукавов. В чем я провинилась?
С другой стороны, а что я сделала правильно?
Она как будто рассердилась, что я упомянула об этой адвокатше при Пайпер. Но ведь Пайпер — ее лучшая подруга. Эта фигня с судом сидела в нашем доме, как динозавр, которого мы якобы не замечали, хотя он тыкался своей гигантской слизкой рожей прямо в наше картофельное пюре. Она же не могла забыть рассказать об этом Пайпер?
Разве что… специально утаила?
Может, поэтому она не хотела ехать за покупками? Может, поэтому мы в последнее время перестали заезжать к Пайпер, как раньше? Когда мама говорила об «ущербе» и о том, что мы получим достаточно денег на твое лечение, я как-то не задумывалась, кто нам эти деньги, собственно, даст.
Если это должен быть врач, у которого она наблюдалась во время беременности… то это, получается, Пайпер.
Я вдруг перестала быть единственным разочарованием в маминой жизни. Но вместо того чтобы почувствовать облегчение, почувствовала лишь тошноту.
Я встала и не разбирая дороги куда-то брела, пока не очутилась в отделе нижнего белья. Слезы текли у меня по щекам, и как назло единственная продавщица на этаже выросла прямо передо мной.
— Малышка, что с тобой? — спросила она. — Ты заблудилась?
Как будто мне было пять лет и меня забрали у мамочки. Впрочем, так оно, по сути, и произошло.
— Всё хорошо, — сказала я, склонив голову. — Спасибо.
Обойдя ее, я двинулась напролом сквозь развешанные лифчики, и один из них зацепился за мой рукав. Лифчик был розовый, шелковистый, в коричневую крапинку. Эмма, наверное, могла бы такой надеть.
Вместо того чтобы вернуть лифчик на «плечики», я запихнула его в карман вместе с пластиковыми пакетиками. Сжав ткань пальцами, я покосилась на продавщицу: не заметила ли? Атлас обдавал кожу прохладой. Готова поклясться, эта вещь билась у меня в руке, словно у нее было маленькое сердечко.
— С тобой точно всё в порядке? — опять спросила женщина.
— Да, — сказала я.
Мне было легко врать, и я с ужасом вспомнила, что яблочко от яблони недалеко падает. Как бы я ни ненавидела свою «яблоню» в этот момент.
Пайпер
Сентябрь 2007 г.
Я всегда говорила, что люблю свою работу за то, что работать, по сути, мне не надо: работает будущая мать, а я просто слежу за событиями.
— Ну что же, Лайла, — сказала я, убирая руку из ее промежности. — Десять сантиметров. Уже почти. А теперь тебе нужно будет напрячься…
Она помотала головой.
— Вынапрягитесь, — пробормотала она.
Роды продолжались уже девятнадцать часов, и я прекрасно понимала, что ей хочется переложить ответственность на кого-то другого.
— Ты у меня такая красавица, — пропел муж, обнимая ее за плечи.
— Брехло! — рявкнула Лайла, но тут возобновились схватки и она, преодолев себя, снова начала тужиться.
Я видела, как головка младенца становится всё ближе; пришлось даже придержать ее рукой, чтобы не выскочила слишком быстро и не порвала женщине промежность.
— Еще! — подстрекала я.
На этот раз головка рванула вперед, как волна прилива. Когда нос и губы прорвали печать кожи, я принялась их высасывать. Голова показалась целиком, и я, накинув на нее пуповину, осторожно подхватила ее и развернула плод, чтобы контролировать плечи. Через пять секунд я уже держала ребенка на руках, как будто взвешивала на весах товар.
— У вас мальчик, — сказала я, после чего он возвестил о своем прибытии в мир истошным воплем.
Муж Лайлы перерезал зажатую пуповину.
— Детка моя, — сказал он, целуя ее в губы.
— Детка… — эхом отозвалась Лайла, когда акушерка вручила ей новорожденного.
Я, улыбнувшись, вернулась к родильному креслу. Наступала обыденная часть священнодействия: ожидание выхода плаценты, похожей на запоздавшего гостя; проверка вагины, шейки матки и вульвы на разрывы и в случае необходимости лечение; обследование анального отверстия. Если честно, родителей обычно настолько захватывает пополнение в семье, что некоторые женщины вообще забывают о нижней половине своего тела.
Десять минут спустя я поздравила их обоих, сняла перчатки, вымыла руки и вышла из зала, чтобы приступить к покорению горы документов. Но не прошла я и двух шагов, как ко мне приблизился мужчина в джинсах и рубашке поло. Растерянный вид выдавал в нем отца, который никак не может найти свою жену.
— Вам помочь? — спросила я.
— Вы доктор Рис? Пайпер Рис?
— Есть такое дело.
Он вытащил из заднего кармана какую-то голубую брошюру, сложенную вдвое, и протянул ее мне.
— Спасибо, — только и сказала я, а незнакомец уже зашагал прочь.
Открыв брошюру, я первым делом заметила крупные буквы: «Ваши действия на случай ошибочного рождения».
Рождение больного ребенка.
Право родителей на компенсацию основано на халатности ответчика, лишившей родителей права не зачинать ребенка либо предотвратить его рождение.
Врачебная халатность.
Ответчик проявил преступную неосторожность.
Истцы понесли ущерб.
На меня еще никогда не подавали в суд, хотя у меня, как и у многих других акушеров-гинекологов, имелась страховка на случай судебного преследования. В глубине души я, наверное, всегда знала, что мне просто везло и рано или поздно это должно случиться. Я просто не ожидала, что это так меня оскорбит.
В моей карьере, конечно, бывали трагические моменты: и мертворожденные дети, и матери с осложнениями, иногда умиравшие от потери крови. Я никогда не забывала об этих случаях, и никаких напоминаний в виде исков мне для этого не требовалось. Я каждый день думала, что можно было изменить, чтобы спасти этих людей.
Но какая катастрофа обрушила на меня эту лавину? Еще раз пробежав глазами по верхним строчкам, я наконец прочла имена истцов, ускользнувшие от моего внимания.
ШОН И ШАРЛОТТА О’КИФ ПРОТИВ ПАЙПЕР РИС.
Я внезапно ослепла. Пространство между моими глазами и бумагой залило красным, красным, как кровь, бившаяся у меня в ушах так громко, что я даже не услышала участливого вопроса медсестры. Пошатываясь, я нырнула в первую попавшуюся дверь — это оказалась кладовая, забитая бинтами и постельным бельем.
Лучшая подруга подала на меня в суд за врачебную ошибку.
Иск об «ошибочном рождении».
За то, что я не предупредила ее о твоей болезни заранее. Ведь тогда она смогла бы прервать беременность, о которой молила и меня, и Бога.
Осев на пол, я уткнулась лицом в ладони. Еще неделю назад мы с девочками ездили в «Таргет». Я угостила ее обедом в итальянском бистро. Шарлотта примерила черные брюки, и мы смеялись над заниженными талиями и специальными ремешками для поддержки задниц, которые надо вшивать в штаны женщинам за сорок. Купили Эмме и Амелии одинаковые пижамы.