Хрупкие нотки нежной мелодии словно стукались друг о друга в воздухе, разбиваясь фарфоровой дробью искорок. Эти чарующие звуки, дополненные тонким фруктово-цветочным ароматом её духов и прозрачной нежностью шёлкового платья, совершенно никак не сочетались с суровой холодной фигурой Михара, который в своей собственной гостиной теперь выглядел чужеродным элементом.
Магрэнь в который раз с леденящей сердце тоской подумала, что не стоило ей соглашаться на его предложение. Как она и боялась, он оказался совершенно неспособен уступать и искать компромиссы. Он всегда продавливал свои решения – всегда! Магрэнь была готова уступать ему, и даже уступать часто – но почему он не мог тоже иногда идти ей в ответ навстречу в тех вещах, которые были важны для неё? Это же, в конце концов, их свадьба! От него и так ничего не требовалось, она всё, всё устроила сама! Почему ему обязательно нужно всё испортить?!
В глазах её закололо от обиды и огорчения. Она столько сил и души вложила в этот праздник! А он совсем, совсем не ценит её усилий! Он только всё портит, портит!
Михар в этот момент показался ей даже хуже, чем обычно: злой, холодный, самодовольный баран!
Лицо её исказилось несвойственным ей страдательным выражением. Всплеснув руками и пытаясь найти способ выразить свои эмоции, она заозиралась по сторонам, не нашла ничего подходящего, лихорадочными нервными движениями отвязала от своего пояса кремовый шёлковый бант, скомкала его в кулаке и зашвырнула в него со звенящими обидой и болью словами:
– Вы совершенно невыносимы! – и ринулась к выходу.
Михар машинально бант поймал – они стояли рядом, и только поэтому ей удалось докинуть столь лёгкий предмет до него.
Звенящая россыпь нот всё ещё дрожала по стенам гостиной – в такт россыпи её быстрых шагов.
Михар нахмурился: он находил столь детские истерики совершенно неприемлемыми, и был недоволен тем, что она пыталась манипулировать им таким примитивным способом. Особенно его недовольство было связано с тем, что он не понимал её странного, нетипичного поведения; и он даже поймал себя на нелепом желании броситься за нею вслед, чтобы получить, наконец, объяснения, – чего она, очевидно, и добивалась своим вульгарным ходом.
«Нет уж, тут только дай слабину, – решил он сам в себе. – Тут же начнёт из меня верёвки вить!»
Он не раз видал, как женщины проделывали эти трюки с другими мужчинами; он знал чрезвычайно умных и вызывающих у него когда-то уважение мужчин, которые в конце концов попались в сети вроде тех, что разбрасывала Магрэнь, и сделались совершенно беспомощными в безжалостных женских руках, которые вытворяли с ними теперь, что пожелают. Михар втайне презирал таких мужчин, хоть и был с ними любезен внешне, и не считал их за серьёзные фигуры – ясно же, что в семье такого рода договариваться следует с женой, а не с влюблённым в неё растяпой, – и, конечно, Михар ни при каком раскладе не желал повторить судьбу этих бедолаг сам.
«В самом деле, на что она рассчитывает!» – раздражённо отшвырнул он её бант в сторону.
Дрожащие ноты мелодии тихо замерли и растворились в воздухе. Гостиная показалась опустевшей и потерявшей дыхание жизни.
С некоторым любопытством Михар покосился на шкаф. Теперь, когда ему не грозили никакие танцы, ему захотелось исследовать этот необычный механизм ближе. Ему было совершенно неясно, как именно этот ящик извлекает звук и каким образом из звуков складывается осмысленная мелодия – и было бы весьма интересно разобраться в этом вопросе.
Впрочем, Михар тут же справился с собственным любопытством, посчитав, что это очередной трюк Магрэнь, и она нарочно притащила именно такую редкую и дорогую штуку, чтобы раззадорить его и тем вернее очаровать.
«Нет уж, нет уж!» – повторил он решительно и ушёл к себе, дочитывать книгу, от которой его оторвали.
Книжка, впрочем, дочитываться не пожелала, потому что чем дальше, тем больше ему казалось, что её слова «вы совершенно невыносимы!» звенели не от заполнявшей гостиную дрожащей мелодии, а от слёз.
Слёзы, конечно, были бы ещё более примитивным трюком, чем швыряние бантами и побег, но Михару своевременно вспомнилось, что Магрэнь всегда соблюдала умеренность в трюках подобного рода и умела чётко подстроить их под собеседника. Он предположил, что, если бы имела место манипуляция, Магрэнь перебрала бы ещё часть своего обычного арсенала – и если бы ей вздумалось, в числе прочего, давить на чувства, она делала бы это в своей обычной немного наигранной манере, при которой слова вроде: «Аренсэн, вы разбиваете мне сердце!» – произносятся с лёгкой насмешкой и обыгрываются нарочитыми жестами.