Михар задумался над тем, опустилась бы Магрэнь до того, чтобы использовать в этой игре манеру, неотличимую от реальных реакций, и пришёл к выводу, что, может быть, и опустилась бы – но повод был мелковат.
Неизбежно он пришёл к выводу, что она и впрямь была именно настолько расстроена, и даже нашёл объяснение уровню её расстройства – невестам перед свадьбой свойственно волноваться больше обычного.
Найдя простое объяснение её вопиюще нелогичному поведению, он было успокоился. Да, она просто волнуется перед свадьбой! Вот и всё!
Объяснив себе все сегодняшние странности таким образом, он вернулся к чтению.
Однако сосредоточиться на тексте ему так и не удалось, и вскоре он обнаружил, что бездумно перечитывает один и тот же абзац, совсем не понимая его смысла. Мысли о Магрэнь не желали уходить. Изнутри его грызло чувство какой-то неправильности – как будто бы он совершил какую-то ошибку.
Перебрав внутри своей головы все свои нынешние слова и поступки, Михар пришёл к выводу, что Магрэнь, пожалуй, была права, и им действительно стоило бы танцевать вместе на свадьбе. В обществе знали, что он не танцует; и, если бы он танцевал с нею, это подчеркнуло бы глубину их близости и выставило бы их союз в более выгодном свете. Он же, вместо того, чтобы взвесить все перспективы и последствия, предпочёл сразу вступить с ней в конфликт, чтобы утвердить незыблемость своего авторитета и показать, что не позволит ей принимать за него решения, – и упустил из внимания вопрос выгоды.
– Было бы, из-за чего спорить! – недовольно пробормотал он в полумрак своего кабинета, нервно постукивая ногтем по корешку книги.
Теперь ему очевидно виделось, что танцевать с нею ему было бы выгодно, и что он был не прав, и что он совершенно напрасно так жёстко повёл себя с Магрэнь, которая заботилась об их общей репутации, а отнюдь не о том, чтобы потешить своё эго за его счёт. Впрочем, первое, конечно, не исключало последнего – но последнее явно было для неё лишь вторичной выгодой, а не первопричиной её поступка.
Постановив сам в себе, что танцевать всё же придётся, он решил завтра же принести ей свои извинения, – поскольку столь вредная особа, как Магрэнь, точно не спустит ему сегодняшнюю грубость с рук, – и даже начал уже раздумывать над тем, каким подарком подкрепить эти извинения. Цветы, само собой – пожалуй, к случаю подойдут белые розы… возможно, что-то из драгоценностей? Не хотелось покупать готовое, а на заказ сделать не успеют… может быть, лучше что-то экзотическое и дорогое для её парфюмерного завода?
Размышления эти на время отвлекли Михара, и он не сразу заметил, что недовольство собой и тревога никуда не делись – хотя он, вроде бы, всё так хорошо проанализировал и наметил корректный план действий.
Раздражённо отложив книгу, он встал, заложил руки за спину и принялся расхаживать по кабинету; через пару минут, высунувшись в окно навстречу переливам весенней капели, закурил.
Тревога его нарастала.
Перезвон капели за окнами опять напомнил ему о слезах, и он подумал, что, верно, она и впрямь была сегодня похожа на женщину, которая вот-вот заплачет: лицо её показалось ему искажённым, и голос звенящим и срывающимся. И то, и другое было ей совершенно несвойственно – он неплохо успел изучить её мимику за последние месяцы и был уверен в своём выводе.
«Вы совершенно невыносимы!» – сквозь перезвон нот и капели звенели в его голове её слова, и, чем дальше, тем отчётливее он всё же слышал в них слёзы, и тем яснее ему представлялось, что сбежала она именно от того, что не сумела их сдержать и не желала, чтобы он был тому свидетелем.
Пальцы его нервно сжали сигару.
Хотя он вроде бы и постановил внутри себя, что извинится, и даже придумал уместный подарок, который точно придётся ей по душе и наверняка загладит неприятное впечатление, он всё ещё не сумел найти себе покоя.
Ему не в чем было упрекнуть Магрэнь; на людях она всегда была исключительно безупречна, а характер демонстрировала только наедине с ним – чего тоже нельзя было поставить ей в упрёк, потому что, определённо, именно её яркий и дерзкий характер был той причиной, по которой Михар выбрал в жёны именно её. Ему доставляли истинное и глубокое удовольствие интеллектуальные пикировки с ней, ему нравилось их вечное псевдопротивостояние – напоминающее чем-то игру в шахматы, где каждый из них мыслил как стратег и использовал весь свой арсенал для долгой позиционной игры. Магрэнь была тем редким случаем, когда Михару был интересен человек, а не его функциональная полезность.