Мастер мысленно проследил дальнейший путь своего творения. Глиняную статуэтку он поместит в ведерко и зальет гипсовой взвесью: шликером. Когда гипс затвердеет – расколет его, фигурку вынет, а получившуюся форму смажет внутри жиром и снова зальет гипсом. Получится такая же фигурка, но уже из гипса, у которой он отрежет ноги, руки и голову. Руки еще разделит у кистей и локтей, а ноги – у ступней и колен. Отрежет шляпу, другие детали – потом видно будет какие. Процесс создания гипсовой модели повторится для каждой детали отдельно. Из таких моделей на других фабриках отливают по пятьдесят деталей, но Иоганн Якоб не позволит боссиерерам использовать модели больше тридцати раз.
После отливки он легким постукиванием выбьет детали из формы, удалит шероховатости и, склеив шликером, смонтирует в цельную статуэтку. Поставит на подпорки, зачистит швы. Все это будет делать быстро: детали высыхают на воздухе, а потому время от времени фигурку надо смачивать водой. Не закончит за один день – поставит на ночь во влажную кладовую. А закончит – поставит в сушилку, пока не уйдет вся вода: на неделю, не меньше. На подставке выцарапает свой инициал «Л», а рядом подмастерье из художников синим нарисует клеймо фабрики.
Наконец, первый обжиг. Тут уже все будет зависеть от горновщика. Иоганн Якоб сделал мысленную зарубку: спуститься к печам и присмотреться – найти мастера, которому можно доверить свои работы. Четырнадцать часов закалки – и снова шлифовка, а еще полировка пемзой и водой, что придаст фигурке атласный блеск. И вот это уже не глина и не гипс, а настоящий фарфор: твердый, холодный, бежево-серый. Оттенок, который давала хорнбергская глина, был недостатком для посуды и достоинством для статуэток: к телесному цвету он подходил намного лучше, чем белоснежный мейсенский.
Готовую фарфоровую фигурку мастер двумя пальцами опустит в чан с глазурью, поднимет, позволит жидкости стечь, и снова обжиг – на этот раз четыре часа. А потом придет время обсудить с Флахом раскраску. Художник должен знать замысел, «быть посвященным в таинство», как говорил Дю Пакье. Только в случае со статуэткой Андреаса Иоганн Якоб и сам не знал, что он сможет сказать Флаху и как опишет – и посмеет ли описать – художнику странные и непонятные самому себе чувства. Одно мастер знал твердо: на первой фигурке, которую заберет домой, попросит сделать плоды, выглядывающие из мешка, оранжевыми. После раскраски – еще обжиг, а если добавлять золочение – то два обжига. Впрочем, на фигурках Андреаса золота не будет: оно полагается только фарфоровым вельможам.
Но это все потом: как и другие фарфоровые статуэтки с лицом Андреаса, и фигурки с другими лицами, со звериными мордами, с божественными ликами, и с детскими или пухлыми ангельскими личиками. Все это будет, а пока мастера ждет большая работа: создать свой, особый почерк в фарфоровых скульптурах Людвигсбургской фабрики. На это уйдет по крайней мере год, и год этот будет тяжелым.
7
Пришли и ушли весна, лето и осень, наступил новый, 1763 год, принеся с собой зиму, снежную и холодную, и снова пришла весна, которая теперь уже заканчивалась: за окном стоял жаркий май.
Еще к концу 1762 года заговорили о скором конце военных действий; они прекратились в феврале, а к апрелю наступил мир. В Людвигсбург с войны возвращались солдаты: с юга, через Штутгартские и Альдингские ворота, с запада, через Леонбергские ворота, с северо-запада, через Аспергские ворота, и с востока, через Шорндорфские ворота. Возвращалось их во много раз меньше, чем уходило: почти все войско швабского герцога было уничтожено. Те, кто выжил, уже не месили дорогу браво, толпой и под музыку, а тащились в пыли по одному, в изорванных мундирах или просто в лохмотьях и чаще без обуви на избитых до крови ногах. Многие на войне были ранены, потеряли кто глаз, кто ногу, кто руку. В эти месяцы Иоганн Якоб особенно часто приходил на рыночную площадь, где в конце своего пути оказывались солдаты. Мастер волновался, расспрашивал измученных воинов о пареньке, но, кроме имени и возраста, Иоганн Якоб ничего не знал, Андреасов же в армии было немало. Собеседники к его вопросам относились с безразличием, отвечали односложно и всегда отрицательно. Со временем возвращавшихся с войны становилось все меньше, а потом их чахлый поток и вовсе иссяк, но Иоганн Якоб не терял надежды увидеть Андреаса. В какой-то момент мастер отметил про себя, что не видит на рынке краснощекую зеленщицу с дочерью и что с лотка итальянца исчезли севильские апельсины. Теперь тут не осталось ничего, связанного с его Андреасом. С тех пор как мастер сделал статуэтку продавца яблок, он стал думать о парне как о «своем».