Много было кавалеров в париках и дам в прическах. Были и большие многофигурные сцены, например с виноградной лозой, цветами и многочисленными детьми, лазающими по каменной беседке, в которой их молодые родители угощали друг друга ягодами с ярко-зеленых гроздей. Иоганн Якоб слепил традиционные времена года в виде четырех путти и создал пародию для посвященных на известную мейсенскую статуэтку Кендлера: портного, которому жена помогает взобраться на козла.
Время от времени Иоганн Якоб творил очередную фигурку с лицом Андреаса. На переполненном статуэтками столе обербоссиерера Андреасы терялись, но сам мастер мог найти их с закрытыми глазами. Кроме продавца яблок и жнеца, мастер смоделировал молодого крестьянина на сенокосе, где он, закинув голову в заломленной широкополой шляпе, остановился выпить воды из фляжки. Ни чулок, ни башмаков на ногах у него не было, а короткий камзол едва прикрывал ледерхозе, в которые, по просьбе Иоганна Якоба, одел его Флах. Был Андреас-мясник с окороком на плечах; за пояс ему мастер заткнул нож, на голову надел круглую шляпу и спустил правый чулок. Потом прибавились продавец птиц, на правой руке которого сидели крылатые певцы, под мышкой была зажата индюшка, а у ног стояла клетка с дикой уткой, и босой садовник в широкополой итальянской шляпе – он задумчиво упирался ногой в лопату, а панталоны телесного цвета так плотно облегали ноги, что, если бы не гульфик, ничто не указывало бы на их присутствие.
Байер и Хаслмайер приходили наблюдать за его работой и уже скоро сами начали спускать на своих фигурках чулки, бретельки и плечики и одевать их в расхристанные сорочки. Из дворца наведывался и придворный скульптор Пьер-Франсуа Лежун. Иоганн Якоб знал его каменных парковых богов и героев, но самое интересное, по рассказам очевидцев, находилось в дворцовой зале для ассамблей: два бюста из бело-красно-черного итальянского мрамора: Никколо Джомелли, директора Штутгартской оперы, и Музы. Пьер-Франсуа раньше работал с фарфором и с приездом Иоганна Якоба вернулся к этому материалу. Среди его статуэток, сделанных на манер работ мастера Лойса, выделялся крестьянин, играющий на шарманке: полураздетый античный молодчик в тоге, спустившейся на чресла, и одном дырявом носке, сползшем до лодыжки. А Байер создал целый оркестр: привлекательные мужчины и женщины самозабвенно играли на гитарах, виолончелях, альтах, клавесинах и охотничьих рожках, нисколько не заботясь о сползших деталях туалета, оголяющих их молодые тела. Фигурки имели успех, а иногда даже служили приманкой для сластолюбцев всех возрастов и мастей. Пытался подражать Иоганну Якобу и Неес, но его кавалеры и дамы с муфтами оставались безжизненными.
Карл Евгений посетил фабрику только через год после приезда мастера Лойса в Людвигсбург. Он ездил в Венецию отвлечься от скучных дел войны и привез оттуда, взамен надоевшей Луизы Тоскани, новую любовницу – оперную актриску. В пропахшую луком и тушеной капустой и не проветриваемую по случаю зимних холодов комнату Карл Евгений и его свита внесли ароматы пудры и цветочных духов. К ним примешивались запахи аристократического пота, сыромятной кожи сапог и пропитанных мочой панталон.
– Ну что, господин обербоссиерер, не обижают вас тут? – в шутливом тоне начал разговор герцог.
– Благодарю Вас, сир, работать рядом с мастерами Вашей замечательной фабрики для меня большая честь.
– Ну-ну, посмотрим, что вы наработали.
Герцог приблизился к столу Иоганна Якоба. На его руку опиралась худая итальянка очень молодого возраста и не слишком благородных манер. Двое слуг несли за Карлом Евгением золоченое кресло, за ними толпились придворные. Кресло поставили у стола, герцог сел и начал с интересом разглядывать фигурки. Руки его порхали: сортируя, откладывали.
Иоганн Якоб смотрел, как герцог отбирает и ставит в ряд все статуэтки с лицом Андреаса. «Зачем он это делает?» – с ужасом думал мастер.
– Да, я молодец, – проговорил наконец довольный Карл Евгений. – Правильно вас назначил, Иоганн Якоб. Вы принесете славу моей фабрике и моему имени.