– А ведь наш обербоссиерер прослезился! – выкрикнув, захохотал властный голос, и засмеялся зал, следуя примеру господина.
«Это герцог обо мне», – очнулся Иоганн Якоб. И еще мастер понял, что его Андреас умер. В эту ночь, впервые за долгое время, парень не пришел к нему во сне.
Удачным утром следующего дня мастер составил список затрат. С приходом Марты в дом записи стали короче – в начале каждой недели Иоганн Якоб отдавал жене деньги на домашние расходы, которые уже попредметно не расписывал:
«11 марта 1769 года:
Ректальное курение – полталера
Кофе с доктором Флахом – 9 крейцеров
Стакан вина с маэстро Джомелли – 4 крейцера
Три листа для рисования – 21 крейцер
Продукты на неделю – 1 талер с четвертью
ИТОГО: 2 талера без 2 крейцеров»
10
Андреас вернулся этим же летом шестьдесят девятого. Несколько недель стояла изнуряющая жара, и липы в фабричном дворике застыли на безветрии, подставив зною свои пожелтевшие листья. Большие окна верхнего этажа были открыты день и ночь, но это не приносило облегчения.
Однажды в пятницу по дороге домой с работы Иоганн Якоб проходил мимо гостиного двора «У охотничьего рожка». В тени здания, на высокой ступени крыльца – там, где они когда-то расстались с Андреасом, – сидел молодой человек. И хотя война закончилась пять лет назад, мастер сразу узнал в нем солдата, который возвращался домой. Человек не замечал мастера, он смотрел в землю и не двигался – казалось, пребывал в трансе. На нем были чужие, рваные и давно потерявшие цвет панталоны, а вместо рубашки какие-то лохмотья. В левой руке, бессильно висевшей вдоль отощалого тела, он держал большой лопух, которым, видно, в дороге заслонялся от солнца. От долгого путешествия босые ноги человека были сбиты в кровь, а на правой ступне, которую он держал чуть на весу, были накручены тряпки. Сквозь материю просочился и застыл желто-коричневый гной: было понятно, что на ноге незажившая рана. Длинные, давно не стриженные волосы спутались, кожа на руках и лице задубела, от человека исходил резкий запах.
– Андреас?
Первым порывом Иоганна Якоба было броситься к парню и обнять его. Однако еще с детства отец приучил его не действовать, поддаваясь сильному чувству – будь то страх, ненависть или счастье, – пока не сосчитает до десяти. Вот и сейчас мастер, сердце которого сжималось от нежности и жалости, остановился на полпути к крыльцу, где сидела его судьба, и начал медленно считать про себя. На счете «один» он осознал, что перед ним человек, которого он видел только раз в жизни. На счете «четыре» – понял, что отобрал у этого человека и женщину, и ребенка и что те называют Иоганна Якоба «мужем» и «отцом» – словами, которые тоже по праву принадлежат человеку на ступени. На счете «десять» Иоганн Якоб постарался посмотреть на себя глазами Андреаса.
Андреас поднял с земли зеленые глаза, и мастер прочитал в них безразличие.
– Оставь меня в покое, – прозвучал усталый голос.
Иоганн Якоб знал, что имеет в виду солдат.
– Я очень виноват перед тобой и сделаю все, чтоб загладить вину.
Андреас молчал.
– Я искал тебя на рынке в ту субботу, – произносил мастер какие-то бессмысленные слова. – Во всем виноват герцог!
При слове «герцог» парень встрепенулся; его глаза блеснули, а рука схватилась за то место, где за поясом мог бы находиться нож. Но ни ножа, ни пояса на Андреасе не было.
– Он поменял мне имя, поэтому слуга в гостинице сказал, что меня там нет. Я ведь говорил тебе, что меня зовут, – мастер на секунду запнулся, вспоминая имя, которое не произносил много лет, – Жан-Жак! А теперь я Иоганн Якоб.
От переполнявших его чувств мастер говорил горячо, забалтывал слова. Он верил, что сможет все объяснить и что, выслушав его, Андреас поймет: произошло недоразумение. Все встанет на свои места, и время вернется к этому крутому крыльцу и к тому моменту, когда у мастера и паренька все было впереди.
– Куда ты пойдешь, Андреас?
– Я не Андреас.
– А кто?
– Никто. И мне некуда идти.
– Можешь жить у меня, места хватит.
Парень колебался; он смотрел на Иоганна Якоба исподлобья, как будто ожидал подвоха. Наконец вздохнул и поднялся со ступени.
– Я тут близко, за углом. Домик снимаю, – засуетился мастер, – у фрау Зиглер, вдовы старейшины резнического цеха.
Андреас шел, прихрамывая на правую ногу, и всю дорогу молчал, но счастливый Иоганн Якоб не чувствовал неудобства. Он что-то рассказывал, смеялся и все повторял имя, которое многие годы произносил только в мыслях. Вновь озвученное, оно звенело в сухом знойном воздухе, и мастер радовался, что парень отзывается на него.