– Вы должны понимать, ваше императорское величество, – сказал министр правой руки, – что ваш замысел...
Тут он запнулся, ибо ему не хватило отваги продолжить. Бледный карп поднялся к самой поверхности, пробив спиной пленку воды, и отражение луны рассыпалось на сотню дрожащих осколков, и каждый был сам по себе, словно крошечная луна, а потом эти луны слились в цельный круг отраженного света, круглое золотое пятно на воде цвета ночного неба – такого насыщенного густо-багрового, что никто бы не стал называть его черным.
– Невозможно осуществить? – мягко подсказал император. Когда императоры и короли проявляют мягкость. В эти мгновения они наиболее опасны.
– Для императора нет ничего невозможного. Каждое его желание – закон, – сказал министр правой руки. – Однако осуществление данного плана будет стоить недешево. Для того чтобы сделать такую карту, придется опустошить императорскую казну. Придется снести города и селения, дабы освободить землю под вашу карту. И что останется вашим потомкам? Государство, которым они не сумеют править, ибо нищий правитель – уже не правитель. Как ваш советник, я пренебрег бы своими обязанностями, сели бы не попытался вас отговорить.
– Может быть, ты прав, – сказал император. – Может быть. Но если я соглашусь с тобой и забуду о карте, если мой план так и останется неосуществленным, эта несбывшаяся мечта станет томить мою душу, и захватит мой разум, и испортит вкус пищи на языке и вкус вина у меня во рту.
Император умолк на мгновение. Стало слышно, как где-то поет соловей.
– Но эта карта, – сказал император, – все равно только начало. Ибо, как только она воплотится, даже прежде того, как она воплотится, все мои помыслы будут направлены к новой задаче. И это поистине будет шедевр.
– И что это будет? – спросил министр правой руки.
– Карта, – сказал император. – Карта империи, на которой каждое здание будет представлено в свою натуральную величину, каждая гора – точно такой же горой, каждое дерево – деревом того же вида, размера и высоты, каждая река – рекой, каждый человек – человеком.
Министр правой руки поклонился и пошел, погруженный в раздумья, следом за императором, сохраняя дистанцию в положенные три шага.
В летописях говорится, что император умер во сне, и у нас нет оснований не верить, что именно так все и было – хотя мы могли бы заметить, что эта смерть не была полностью ненасильственной, и что старший сын императора, правивший после отца, не питал интереса ни к картам, ни к картографии.
Остров на озере превратился в подлинный рай для птиц, как водоплавающих, так и просто летучих, ибо некому было их разгонять. Птицы распотрошили миниатюрные горы из мягкой глины, растащили их по кусочкам на строительство гнезд, и озерные воды размыли берег, и со временем остров исчез, и осталось лишь озеро.
Карты не стало, не стало картографа, но земля продолжает жить.
Этот рассказ, с подзаголовком «История одной любви», начинался как комикс, сделанный для нуар-антологии «В Лондоне темно», составленной Оскаром Зарате и проиллюстрированной Уорреном Плисом. Уоррен нарисовал замечательно, но я был не очень доволен своей историей, и мне никак не давал покоя один вопрос: почему человек, называющий себя Смитом, стал таким, каким стал? Эл Саррантонио попросил меня сделать рассказ для сборника «999», я решил вновь обратиться к истории мистера Смита и мистера Элиса. Кстати, они появляются в еще одной вещи из этого сборника.
Мне кажется, что есть еще много историй об отталкивающем мистере Смите, которые стоило бы рассказать. Меня особенно интересует та, где пути мистера Смита и мистера Эллиса расходятся окончательно.
Однажды мне показали картину Фрэнка Фразетты, на которой была изображена первобытная женщина с двумя тиграми, и попросили придумать историю к этой картине. История не получилась, и я просто решил рассказать о том, что случилось с мисс Финч.
...на самом деле это отдельный короткий сборник из двенадцати очень коротких рассказиков, сделанных по мотивам альбома Тори Эймос «Странные девочки». Вдохновившись картинами Синди Шерман, Тори создала характерный образ для каждой песни, а я написал их истории. Мои «Странные девочки» не вошли ни в один сборник, но их напечатали полностью в книге, выпущенной к гастрольной поездке Тори, а строчки из разных рассказов использованы в оформлении буклета для диска.
Лайза Снеллингс-Кларк – художник и скульптор, чьими работами я восхищаюсь уже много лет. На основе ее «Чертова колеса» была сделана книжка под названием «Странный аттракцион»: несколько замечательных авторов рассказали истории пассажиров каждой кабинки. Меня попросили написать историю кассира, продающего билеты на чертово колесо – ухмыляющегося Арлекина.
И я написал.
Как правило, истории не пишутся сами, но что касается этой истории, я помню только, как сочинил первую фразу. А дальше все было так, словно мне диктовали, а я лишь записывал чьи-то слова, пока смеющийся и тоскующий Арлекин отмечал День влюбленных.
Арлекин – персонаж итальянской комедии дель-арте, веселый пройдоха, плут и ловкач, невидимый шутник в маске, с волшебным жезлом в руках и в костюме, расшитом ромбами. Он любил Коломбину, которую преследовал в каждом действии, вступая в конфликты с шаблонными персонажами типа доктора или клоуна и преображая любого, кто встречался ему на пути.
Английский поэт Роберт Саути переписал «Златовласку и Трех медведей»: в его версии это была старуха и три медведя. Хотя сюжет оставался прежним и действие развивалось так, как ему и положено, читатели знали, что героиней должна быть не старая женщина, а маленькая девочка, и когда они пересказывали историю, там была именно девочка, а не старуха.
Сказки – штука заразная. Они передаются от человека к человеку, из поколения в поколение. Сказки – это валюта, единая для всех. Сказки объединяют нас с теми, кто жил в этом мире задолго до нас. (Когда я рассказываю своим детям какую-то сказку, которую мне рассказывали родители, а им – их родители и так далее, я ощущаю свою сопричастность к великому бесконечному потоку самой жизни.) Моей дочери Мадди было два года, когда я написал для нее эту вещь, а сейчас ей одиннадцать, и мы с ней по-прежнему делим истории на двоих, только теперь это уже телефильмы и кинокартины. Мы с ней читаем одни и те же книги, а потом обсуждаем прочитанное, но я уже не читаю ей книжки – и давно не рассказываю ей сказки, которые придумывал сам.
Я считаю, мы просто обязаны рассказывать друг другу сказки. Это мое убеждение, мой символ веры. Мы обязаны рассказывать друг другу сказки.
Администратор отеля вызвал мне врача, и врач сказал, что это самый типичный грипп, и поэтому у меня болит шея, и меня постоянно тошнит, и все тело ломит. Врач принялся перечислять названия лекарств, анальгетиков и мышечных релаксантов, которые, по его мнению, мне следует принимать. Я принял какое-то болеутоляющее из списка, вернулся к себе в номер, упал на кровать и умер: я не мог шевелиться, не мог думать, не мог оторвать голову от подушки. На третий день позвонил мой домашний доктор, которого подняла на уши моя ассистентка Лоррейн. «Не люблю ставить диагнозы по телефону, но, похоже, у вас менингит», – сказал он. И оказался прав.
Нормально работать я смог лишь спустя пару месяцев, потому что до этого в голове был сплошной туман, и первое, что я написал после болезни – как раз и была «Проблема Сьюзен». Это был странный опыт: как будто я снова учился ходить. Рассказ предназначался для антологии фэнтези «Полеты», которую составлял Эл Саррантонио.