С каждым словом тети Наташи у Насти что-то сжималось внутри. Все сильнее, все туже. Так что вздохнуть не получалось уже. И грудь давило. И холодно стало настолько, что по коже мороз пошел, хотя на улице все та же жара стояла, как и все последние недели. А мыслей, как ни странно, никаких не было. В голове буквально звенело, словно там пустота, самая настоящая пустота, в которой растворялись слова матери Саши.
И только странное ощущение все уверенней заполняло грудь: что да, наверное, так и есть, и не может быть иначе. И все правильно — ведь все время ощущала — в ее жизни такого не может быть по-настоящему.
А тетя Наташа продолжала говорить. Все рассказывала, что ни к чему хорошему не приводят настолько ранние браки у спортсменов. Или карьера страдает, или сами отношения разрываются. А даже если семью удается сохранить ценой потери будущего — отношения потом все равно обречены, потому что никакой мужчина не простит и самой любимой женщине крушение своей мечты и всех амбиций.
— Ты же знаешь, Настя, я всегда в первую очередь заботилась о Шурке. Даже в ущерб своим интересам и желаниям. Потому что люблю его. И это нормально — отказываться от чего-то ради дорогих и любимых людей. Это суть любви — жертвенность. Ты меня понимаешь, я знаю. Ведь и ты всегда заботилась о нем. Я помню. С самого начала, как вы дружить начали. А как ты его перед тренерами защищала, когда он растерялся, а как помогала с тренировками, — тетя Наташа смотрела вдаль и даже улыбнулась, видимо, и правда, вспомнив прошлое.
Потом повернулась и посмотрела прямо ей в глаза:
— Да, в общем, я знаю, Настя, что ты любишь Шурку и тоже хочешь, чтобы он был счастлив, чтобы все его мечты исполнились. И что ты сама прекрасно понимаешь — у него должно быть пространство и свобода для этого. Чтобы Саша имел возможность все свои силы отдать, полноценно работать. А нам, женщинам, иногда приходится в такие моменты отойти. Дать любимому человеку такую свободу, хоть и в ущерб своим желаниям.
Мать Саши все еще смотрела на нее. Смотрела минуты две, наверное. Словно еще что-то хотела сказать. Но молчала, потому что мысль была очевидной и не нуждалась в озвучивании. Потом поднялась и погладила Настю по плечу:
— Я пойду, наверное, Настя.
И она действительно ушла.
А Настя отчего-то так ничего и не сказала. Да и как она могла перебить или возразить тете Наташе? Или что сейчас, вдогонку, могла бы ответить?
Вместо того чтобы что-то говорить, Настя зачем-то и сама вышла в коридор, обула босоножки и закрыла за собой дверь квартиры. Она не знала куда идет, даже не вполне осознавала, что бредет по улице. В той пустоте, которая так и не покинула ее голову, все еще звучали только что услышанные слова тети Наташи. Они крутились то так, то эдак, меняя тональность и ударение. И постепенно мысли самой Насти словно впитывали их, принимали мнение тети Наташи.
Эта женщина восхищала ее все то время, что они были знакомы. Более того — служила практически идеалом матери. И мнение тети Наташи всегда являлось авторитетным для Насти. Ведь эта женщина не бросила своего ребенка в интернате. Не оставила его сиротой без роду и имени, как поступила безымянная родительница самой Насти. Нет, тетя Наташа всегда думала о своем сыне, заботилась о Саше, даже когда ради этого ей пришлось уйти от любимого мужа, потому как тот считал сына неполноценным и бил. Кто лучшее нее мог знать, что необходимо ее ребенку?
И что могла Настя сказать? Что имела право возразить? Она не знала.
Так же, как и не знала, имеет ли право она, сирота, претендовать на место в жизни Саши, мешая ему реализовывать свои мечты.
Валерий был удивлен. Он совершенно не ожидал увидеть здесь Настю. Сегодня никто из них не должен был приходить. Дмитрий еще вчера предупредил, что они будут заняты какими-то документами, и потому не хватит времени для тренировки.
Впрочем, раньше Насте ничего не мешало приходить на каток просто так, а не только с Верещагиным. Может и сейчас она так же забежала? В гости.
Валерию нравилась эта девчонка. Она всегда была полна оптимизма и жизнерадостна. Казалось бы, кому, как не ей простительно было бы плохое настроение и грусть? Но он ни разу не слышал, чтобы Настя на что-то жаловалась. А как она умела смеяться! Как улыбалась — будто солнце заглядывало в коридоры дворца спорта.