— Настя, я очень рада, если все именно так, — Вероника, похоже, и не думала заканчивать. Более того, видимо заметив, что Настя хочет уйти, Вероника протянула руку, ухватив ее за предплечье, словно старалась задержать.
— Но мне кажется, что Саша немного увлекся прошлым. И вас — очень прошу не поддерживать в нем эту иллюзию. Я понимаю его в чем-то, но ради нашего будущего ребенка…
— Вероника, прекратите! — Насте стало неприятно. — Я ничего в Саше не поддерживаю и не даю ему никаких надежд. Отпустите меня и давайте закончим этот разговор. Мне совершенно неприятна данная тема и ваши предположения!
Поняв, что единственный путь уйти — это обойти машину сзади, Настя попыталась пройти мимо Вероники, надеясь, что она отцепится. Но девушка, наоборот, еще крепче сжала ее руку.
— Извините, что настояла на этом обсуждении! Просто я знаю Сашу и вижу его увлеченность. Он в принципе такой, часто увлекается новым приключением…
— Вероника! — Настя прибегла к проверенной тактике осаждения учеников в классе. — Это ваши с ним проблемы и отношения. Не надо меня в них втягивать! — строго заявила она, увидев, что добилась внимания.
И развернувшись, пошла в сторону, надеясь, что Вероника не захочет волочиться следом и отпустит ее. Но девушка не сразу поняла, что Настя серьезно. Несколько секунд еще действительно цеплялась за рукав Насти. Тогда ей пришлось все же резко потянуть руку на себя, делая очередной шаг.
Вот тут все пошло не так, как Настя думала. Вероника все же отпустила ее, но это вышло уже с оттягиванием в другую сторону из-за расстояния. А Настя в этот момент попала на участок льда, вместо асфальта. Нога, потеряв опору, заскользила по льду, а изменившееся равновесие заставило Настю взмахнуть теперь свободной рукой в попытке восстановить прежнее положение тела. Однако ей не удалось ни за что ухватиться, пальцы безуспешно ловили лишь воздух, а ноги скользили по льду. И Настя с ужасом поняла, что уже оказалась на проезжей части, а навстречу ей несется автомобиль, сигналя и визжа тормозами…
ГЛАВА 19
Эти несколько суток стали для Валерия истинным адом на земле. Какой-то кромешной и беспросветной темнотой сознания, которой, к тому же, он не имел права поддаваться. Потому что в первую очередь должен был думать о Насте, о том, что для нее необходимо сделать. Ее поддержать. Да, егоза сейчас находилась без сознания, но он не мог позволить себе страх или сомнения. Не имел права терять веру. Команда всегда чувствует сомнения тренера, его неуверенность в избранной тактике или в силах игроков. А они с Настей давным давно были больше, чем командой. И если она сейчас не могла, он должен верить и быть сильным за нее, должен ей давать ощутить свою уверенность — что она придет в себя, поправится, что бы там ни было. Позволить ей ощутить, насколько она необходима ему, ребятам, даже этому Верещагину.
Вчера приезжал Богдан, поддержать и его, и Настюшу. Привез рисунки ребятни из приюта для «Анастасии Ивановны», ему Максимыч позвонил, попросил. Воспитатели предложили детям поддержать Настю и, к некоторому удивлению Валеры, участвовали в этом не только младшие, но и все парни из секции, даже те, кто чаще уже держались как «старшие», порою дерзя и нарушая дисциплину на тренировках. Настю любили они все, без исключений.
Валера расставил эти рисунки по всей палате, наклеил пластырем на окрашенных стенах, не обращая внимания на удивленный и растерянный взгляд Верещагина. Не комментировал ничего. Он для нее старался — пусть егоза эту любовь и поддержку чувствует.
Ему не нравилось то, что Александр находился здесь. Не нравилось совершенно. Хотелось, конечно, обвинить Верещагина во всем. Хотя бы для самого себя обнаружить виновного в той ужасной боли, которая раздирала внутренности минута за минутой, час за часом. Но Валерий был честен с собой. Даже несмотря на то, что каждый раз закрывая глаза — он снова и снова видел, как Настя падает на дорогу, отброшенная машиной. А рядом та пигалица, которая ее и подтолкнула по факту…
Хорошо еще, если верить врачам, что водитель успел вывернуть и Настю задело по касательной, хотя сама сила удара и падение на лед — усугубили ситуацию.
И все равно, кого ему обвинять? Верещагина с той его невестой? За то, что появился снова в их жизни, что был таким настырным и навязывался? Или себя? За то, что вопреки просьбе самой Насти, настоял на этом разговоре, оставив любимую в такой ситуации? За то, что просто не отказался сотрудничать с Верещагиным, узнав, как тот себя повел?