Много вопросов. Ответов нет.
Случайность? Так тоже сказать несложно, оправдываясь. Но все они там оказались в результате каких-то решений и действий, которые были их выбором, а не случайностью. Однако Валерий не позволял себе вязнуть в метаниях и обвинениях себя или еще кого-либо. Ему были необходимы силы для того, чтобы поддерживать Настю, быть рядом с ней и за двоих верить, что все будет хорошо. Не может случиться иначе. Не с его «солнечным лучиком» и счастьем.
Они с Верещагиным оба находились в больнице третьи сутки. Валерий отменил все тренировки и индивидуальные занятия, никуда не ездил. Его поняли без вопросов. Вот они и толклись в этой палате, даже притерлись немного, сменяя порою друг друга в дежурстве, когда один отключался или выходил хоть что-то перекусить. Или когда медсестры выставляли обоих на время каких-то манипуляций. Он не гнал его, хоть и не позволял вмешиваться, отказавшись от оплаты лечения, что Александр предлагал. Быть может, как и он сам, ощущая укоры совести. Но нужды не имелось: Валера готов был все, что имел потратить ради Насти, да и друзья не оставляли их. Всего хватало. Оставалось только ждать и надеяться.
И все же, он не прогнал Верещагина, хоть и было искушение. Отчего? Наверное, из-за того, как себя повел Александр в первые секунды и минуты после случившегося, как отреагировал. Настя была важна для него, он дорожил ею и не стеснялся, не побоялся показать своих эмоций. В этом Валерий понимал его… Во многом. В этой потребности, в тоске за ней. В тревоге и боли. Возможно, он сам нуждался в присутствии Верещагина, чтобы не забыть о том, как много имел; осознать, как ценил ее присутствие рядом с собой. И знать, что не хочет, не готов потерять, отпустить Настю. Не сейчас, не тогда, когда у них впереди еще годы и годы.
Нет, Валерий не испытывал злорадства или тщеславия из-за того, что Настя любила его, а не Александра. Он просто был благодарен Богу и судьбе за все. И молился о том, чтобы это не оканчивалось. Валерий не считал себя особо религиозным. У них за это Настя отвечала. Однако, похоже, в жизни любого человека наступает момент, когда больше надеяться и взывать не к кому. И Валера молился. Молча, не зная слов или правил, держа безвольную и едва теплую руку Насти между своих ладоней, касаясь ее губами. В этом черпая силу. Приглашал сюда священника из маленькой больничной часовни, чтобы и святой отец помолился за Настю. Использовал любой метод.
И все же, он тоже был просто человеком. И также срывался. Так случилось, когда он узнал о том, что приходила мать Верещагина. Наверное, много всего накопилось, взбухало в нем, в конце концов взорвавшись. Сказалось и изменение состояния Насти: когда чувствовалось, что что-то сдвинулось с точки, но в какую сторону и как — непонятно. Нервы на пределе, тревога и страх за любимую — все сыграло роль. И когда Верещагин, очевидно, так же не справившись с нервами, заговорил о том, чтобы перевести Настю в другую больницу или, даже, город, молча взял его за локоть и вывел из палаты, оставив дверь немного приоткрытой.
— Ее сейчас трогать нельзя, ты сам врачей слышал. И она не твоя жена, чтобы решать, что и как для Насти лучше, — ровно и холодно напомнил Валерий, хоть внутри все и бурлило.
Но и Верещагин, наверное, находился на пределе.
— Я ее люблю! И хочу сделать только лучше. И тебе она тоже не жена, как я понял… Она могла быть со мной все эти годы…
— А кто, если не жена? — Валерий скривил губы. Улыбнуться не получалось, хоть этот укол в его сторону и вызвал что-то похожее на какое-то безнадежное веселье. — Это у нас с ней — годы вместе, общая радость и печаль, заботы и надежды. Она моя жена, это любой суд признает. А ты ей кто, Саша? Говоришь, что любишь, но не поздно ли ты спохватился, парень? Где ты был все эти годы, о которых сокрушаешься? Сколько раз о ней вспоминал?
Валерий не издевался и не унижал, он говорил спокойно и тихо, то и дело поглядывая в палату, все еще считая, что его силы куда больше необходимы Насте. Но этот разговор, так и недосказанный возле той дороги, похоже, требовал того, чтобы быть озвученным.
— А что ты знаешь о нас? — с какой-то злой дерзостью ответил Верещагин. — Что ты знаешь о том, что заставило меня уехать тогда?!
— Я все знаю, Александр. Все. То, что и ты должен был хотеть узнать, но посчитал себя выше этого. Мы с Настей всегда разговариваем, слушаем и слышим друг друга. У нас нет секретов, — Валерий вновь заглянул в палату. — Именно потому я не желаю видеть здесь твою мать. Потому что я уводил рыдающую Настю с катка и уговаривал поговорить с тобой. Потому что я удерживал ее от того, чтобы блуждать ночью по улицам и чердакам после общения с твоей матерью. И потому, что я приходил к тебе, чтобы рассказать о том, что произошло. Мать не говорила тебе об этом визите, да, Александр?