Сейчас ей ничем нельзя было выдать раздражение белыми стенами и волнение перед людьми в белых халатах. Надо взять себя в руки и не наделать ошибок. Говорить о жизни и обойти тему смерти. Обычно Диана заваливала прохождение комиссии, но на этой, пятой за последние полгода, ее рассматривали как уже готовую к «выпуску» в жизнь.
– Диана Оливер, – произнес Ноттис и взял в руки ее историю болезни. Папка была слишком толстой для двух лет, в ней было все: нежелание жить, уход в себя, постоянные разговоры об умершем сыне, о виновности ее в убийствах и желании мстить обидчикам. – Это уже пятая комиссия, на которой мы пытаемся понять, готова ли ты жить в обществе. Четыре последние беседы комиссию удовлетворили, мы видим, что за время, проведенное в клинике, ты сильно изменилась и пересмотрела свои взгляды на очень многое в своей жизни. Скажи, Диана, ты все еще считаешь себя виновной в смерти сына?
– Нет, – без колебаний ответила девушка. Но это было ложью. Раньше она кричала: «Да!» – и ее уводили в палату. Сейчас вранье стало спасением. – Лео умер, и этого не изменить. Я хочу жить дальше.
– Для чего, Диана? – вмешался другой доктор, поправляя очки, которые съехали на нос. – Расскажи нам, какой ты видишь свою жизнь.
Девушка сглотнула, понимая, что они не так глупы, как она думала. Но она полгода училась врать, глядя на белые стены своей палаты.
– Я хочу жить ради своей матери, – твердо сказала она, – не хочу лишать ее своего ребенка, как однажды меня лишили моего. Я буду жить для нее.
Доктора переглянулись, казалось, ответ их устроил. Но они ждали подходящего момента, чтобы задать самый сложный вопрос:
– Поступая к нам на лечение, ты утверждала, что убила троих человек и одну собаку. Ты все еще считаешь, что сделала это?
Сколько Стефано Висконти заплатил им, чтобы они стерли из ее памяти кровь, жестокость, а главное – его имя? Верным будет только один ответ. Она должна солгать и сделать вид, что никогда ни в кого не стреляла, не знала Стефано Висконти, не являлась членом «Morte Nera». Раньше Диана срывалась во время прохождения комиссии, кричала и доказывала, что она, как и Висконти, является убийцей. Она не повторит своей ошибки.
– Меня больше не волнует моя прежняя жизнь, я хочу начать с чистого листа. Я выкинула из головы то, что было. Меня не волнуют смерти людей и уж тем более собаки.
Она поочередно посмотрела в глаза каждому врачу. Говорила четко, без нервозности, а внутри все горело от ненависти к ним и к собственному прошлому.
Ложь, ложь, ложь! Все строится на ней, она поняла это давно. Все врут. И если хочешь отомстить, ложь станет спасением.
– Нам нравятся твои ответы, Диана, – криво улыбнулся Ноттис. – Расскажи, что ты планируешь сделать, когда выйдешь отсюда.
Отточить технику стрельбы, вернуться в Окснард, посмотреть в глаза человеку, который ее предал, и приставить к его лбу пистолет! Или нет? Может, нанести хитрый меткий удар без насилия? Двух лет хватило, чтобы в мельчайших деталях представить их первую встречу.
– Думаю, поехать в Аризону к маме и заняться изучением языков. И хотелось бы устроится работать на «Скорую». Кстати, я рассказывала вам, как одна старушка потеряла утюг в доме?
– Да, Диана, ты рассказывала…
Девушка наигранно засмеялась:
– Она его утопила в ванне с водой, где было много пены. Хорошо, что выключенный из розетки. Ей крупно повезло.
– Ты любишь эту историю, – голос Ноттиса потеплел.
– Я люблю истории со счастливым концом.
Надо играть и показывать свое желание жить счастливо, хотя этого уже никогда не будет. Но об этом им знать не обязательно.
– А что касается твоего сына?
А вот этот вопрос вынудил Диану перестать улыбаться, сердце бешено застучало. Но и тут необходимо одержать победу:
– Жизнь продолжается. К сожалению, люди еще не придумали метод, чтобы можно было воскресить мертвого человека.
– У тебя еще есть желание встретиться с Лео?
Это желание у нее никогда не пропадет. За два года, которые Диана провела в этом месте, дня не проходило, чтобы она не думала о Лео. Представляла их жизнь, если бы он остался жив. Но увы… Этого не случится. И за это ответит Джон Гриффин! Теперь ей терять нечего, она его не боялась.
– Конечно, я увижу его, но после того, как проживу свою долгую и счастливую жизнь.
Они хотели услышать именно это. Ни намека на самоубийство. Но тут стоит отдать должное врачам и времени, проведенному в белых ненавистных стенах: теперь хотелось жить особенно сильно.