Прежде чем я успела открыть рот, меня поразил громкий стук в дверь спальни.
— Посмотри на себя, — поддразнил Олли. — Совершенно уверен, что я обнаружил тебя, разговаривающей со своим парнем, когда тебе было семнадцать, в том же самом месте, с мечтательными глазами и красной как рак.
— Мне пора, — пробормотала я в трубку, мои глаза расширились от ужаса, когда Олли подошел ближе. — Я напишу тебе завтра.
Я не дождалась ответа, закончила разговор и сунула телефон в карман, в том месте, где, как я знала, Олли не дотронется до него. Когда он и его братья решили, что мы с Мирандой — семья, а они действительно решили это, и это пришло со всеми возможными раздражающими чертами старшего брата, включая, но не ограничиваясь, как можно чаще выводить нас из себя до чертиков.
— Да ладно, — пожаловался Олли.
— Знаешь, когда ты стучишься, ты должен ждать ответа человека, прежде чем открывать дверь, — отрезала я, слезая с кровати.
— Кто это был? Думал, твой отец сказал, что ты ни с кем не встречаешься?
— Это был дядя Этты, — ответила я, проталкиваясь мимо него.
— Ого, — ответил он, нахмурившись, схватив меня за руку. — Папа Этты сбежал, как будто его задница была в огне, а теперь ты собираешься закрутить с его братом?
— Ничего я не собираюсь.
— Девочка, я только что видел тебя, — возразил он, — ты определенно на этом пути.
— Нет. — Я покачала головой. — Это было бы странно, правда? — Я попыталась рассмеяться, но смех застрял у меня в горле. Вот дерьмо.
Олли наклонил голову и посмотрел на меня так, словно читал мои мысли.
— Нет, наверное, нет, — наконец сказал он, пожимая мою руку. — Судя по тому, что я слышал, ты никогда не относилась серьезно к отцу Этты. И не похоже, что это вызовет проблемы с братьями, раз один из них мертв.
— Тем не менее, — пробормотала я, морщась от резкости, с которой он это изложил. Я быстро взглянула в коридор, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Если бы что-то случилось, я бы облажалась, и мы бы расстались. Я не хочу ничего испортить для Этты.
Почему я вообще думала об этом дерьме? Если бы что-то случилось? Мне нужно было исследовать мою долбаную голову. Ничего не должно было случиться. Ничего не могло случиться. Даже если это было технически приемлемо, во многих отношениях это было бы неправильно. Раньше меня обжигали, я отряхивалась и продолжала двигаться, но мы говорили о семье Этты. Этого не избежать.
— Ой, да ладно, — утешительно произнес Олли, обняв меня за плечо, чтобы отвести меня обратно на кухню. — Если бы парень перестал навещать Этту только потому, что вы расстались, он все равно не стоил бы этого. Кроме того, тебе нужно потрахаться. У тебя плечи напряжены.
Я толкнула его локтем в бок, когда мы подошли к нашим родителям, и проигнорировала его удивленный возглас, когда снова села на стул. Олли был болваном, и не было смысла, продолжать этот разговор. Кроме того, я едва могла сосредоточиться на его словах, когда более глубокий голос повторял «увидеть вас обеих» снова и снова в моей голове.
Глава 9
Тревор
Я был таким идиотом. И в ту же секунду, как Морган повесила трубку, швырнул телефон через всю комнату, как ядовитую змею, и смотрел, как он подпрыгивает по ковру и скользит под мое кресло. Хорошо. Он мог оставаться там, пока я не понял, что, черт возьми, собираюсь делать сейчас.
Я знал, что не должен был ничего говорить. Знал, что любое упоминание о том, как сильно мне хочется снова ее увидеть, приведет к обратным результатам. Знал это, но все же открыл свой большой рот и позволил этому выскользнуть.
Через две секунды я услышал голос парня на заднем плане, и Морган в спешке завершила наш разговор.
Боже, если я испорчу шанс своей семьи на отношения с Эттой, то буду носить рубашку из крапивы под одеждой. Я никогда не понимал этого метода покаяния — он казался довольно странным, — но начинал понимать его сейчас. Постоянное напоминание о моей глупости поможет мне стать умнее в будущем.
Черт, может, на всякий случай мне стоит заказать ее онлайн.
Флирт был наполовину приемлемым. Некоторые мужчины флиртовали со всем, что ходило на двух ногах — это ничего не значило. Но сказать что-то подобное? Сказать ей, что у меня проблемы? Это перешло черту, молодец.
Не имея сил оставаться в доме, где казалось, что стены смыкаются, я накинул куртку и вышел на улицу. Поездка прояснила бы мою голову, и я только что поменял масло в своем автомобиле, так что она была готова к поездке. Завел двигатель, а затем посмотрел на дом, на долю секунды задаваясь вопросом, не вернуться ли мне за телефоном, но отказался от этого. Мне нужно было отключиться от сети на час или шесть. Может быть, если бы у меня не было этой штуки с собой, я бы смог создать образную дистанцию между мной и Морган.
Я ехал по лесу и по широким полям с травой высотой по пояс, вверх по массивным холмам и спускался в каньоны. Земля моих родителей упиралась в землю дяди и тети, границы были настолько размыты, что мы всегда считали ее одним большим участком собственности, и я знал каждый ее метр как свои пять пальцев. Иногда мог пройтись пешком, а иногда практически летал, но не останавливался. Я ехал при свете луны и одних фар, пока у меня не закончился бензин, потом заправился канистрой бензина, которую возил с собой, и, наконец, направился домой.
К тому времени, когда добрался до своего дома, я был весь в грязи, насквозь промокший, у меня были царапины на руках от кустов ежевики и довольно неприятная царапина на икре, где палка проткнула мои джинсы. С другой стороны, моя голова прояснилась, и я перестал ругать себя за комментарий, который Морган, возможно, даже не услышала или не обратила на него внимания.
Иногда я обнаруживал, что зацикливаюсь на том, что должен был или не должен был делать. Теперь это случалось нечасто. Было хуже, когда я был ребенком и постоянно беспокоился, поступаю ли правильно, что сделало бы меня самым большим другом или убедило бы какую-то семью полюбить меня. Паническое ощущение того, что я говорил что-то не то, в основном исчезало после первого года общения с приемными родителями, но иногда я зацикливался на определенном предложении или фразе, которые мне хотелось бы не произносить. Я ненавидел это чувство, поэтому всегда обязательно обдумывал свои слова, прежде чем говорить.
Проблема была в том, что я думал об этих словах до того, как сказал их Морган. Дважды прокрутил их в своей голове, прежде чем даже открыл рот. Это не изменило того факта, что мне действительно не следовало их говорить, и полученный ответ заставил меня немедленно пожалеть о них.
Была середина ночи, когда я поочередно попинал ботинки о край крыльца, чтобы сбить грязь, и пожал плечами, словно избавляясь от последней капли паники. Слова были сказаны, и ущерб был нанесен. Они были не так уж и плохи, и, если честно, я знал, что могу крутить их так, как захочу. Если бы Морган начала вести себя странно или неудобно, я снова поставил бы нас на твердую почву. Другого выхода не было.
Проверка телефона, как только вошел внутрь, казалось подыгрывала моей панике, поэтому я проигнорировал это. Приняв душ и выпив целую бутылку воды, я наконец позволил себе достать его из-под кресла. Меня ждали два сообщения, и оба были от Морган.
Первой была фотография Этты в ее кроватке. Она спала, свесив одну руку между поручнями, а другую вытянув над головой. На ней была только футболка с логотипом мотоциклетного ралли и ярко-розовый подгузник. Следующим было текстовое сообщение.
Морган: Прости за это. У моего отца гости. Я напишу тебе утром.
Когда я прочитал сообщение, фотография показалась мне чем-то вроде мирного предложения. Я не понимал, почему она чувствовала, что ей оно нужно, но не собирался жаловаться. Проверяя отметку времени, я фыркнул, когда понял, что она, должно быть, прислала ее менее чем через полчаса после того, как я вышел из дома. Она, наверное, уже спала, поэтому не стал отвечать. В любом случае, мне, вероятно, следует держать свой рот — или, в данном случае, печатающие пальцы — при себе.
Я залез в кровать и уставился в потолок.
Никогда в жизни я так сильно не беспокоился о том, что думает женщина, кроме моей матери, тети или сестер. Никогда особо не заботился. Конечно, я был осторожен с чувствами женщин и относился к ним хорошо, но никогда не беспокоился, что то, что я сказал, заставит их уйти.