— Это неправда, — возразила я, не в силах больше молчать. — Я говорила с тобой о тонне личного дерьма.
— Ты иногда писала, — признал он, кивая. — Но лично? Ни разу.
— Неправда, — возразила я.
— Назови хоть один раз.
Тревор не переставал двигать ладонями, пока очищал мою другую руку, на этот раз начиная с моего плеча.
— Мы говорили о личном, когда ты появился впервые!
— Мы говорили о Генри, — поправил он. — Мы не говорили о тебе.
— Да, мы делали.
— Нет, — сказал он серьезно. — Мы этого не делали. Ты отмахнулась от того, как Генри причинил тебе боль, вот и все.
— Он не причинил мне боли.
— Разве не так?
— Нет.
— Тебя совсем не смутило, что он ушел от тебя?
— Нет, — решительно ответила я.
— Тебя не задело, что он ушел от Этты?
— Думаю, я уже чиста, — прямо сказала я, выдергивая свою руку из его. Я повернулась и выключила душ. — Я принесу тебе полотенце.
Я вышла из душа, но даже не добралась до полотенец под раковиной, прежде чем он развернул меня, чтобы я посмотрела на него.
— Вот о чем я говорю, — сказал он. — Ты отказываешься говорить о чем-то личном.
— Конечно, — ответила я, отказываясь отступать, хотя с нас обоих капала вода. — Меня раздражало, что он не заботился об Этте. Конечно.
— Тогда зачем притворяться, что это не так?
— Потому что это ничего не меняет, — парировала я. — Мое нытье об этом ни хрена не меняет!
— Это нормально злиться.
— Я не злюсь!
— Тогда что? — мягко спросил он.
— Мне грустно, — процедила я сквозь зубы. — Хорошо? Мне так чертовски грустно за нее.
— Это нормально — грустить об этом.
— Я знаю это, — парировала я.
— Это нормально, чтобы говорить об этом.
— Почему, черт возьми, я должна это делать?
— Потому что ты мне нужна, — ответил он, не сводя с меня глаз.
— Почему?
— Потому что я хочу заботиться о тебе.
Я усмехнулась. Ничего не могла поделать. Я сама заботилась о себе столько, сколько себя помню. Мои отец и сестра прикрывали меня? Без вопросов. Но просила ли я их о чем-то ? Никогда.
— Я забочусь о себе сама.
— То, что я впускаю тебя, не делает тебя слабой, — продолжил Тревор.
— Я никогда не говорила, что это так.
Я повернулась, чтобы схватить несколько полотенец, затем поднесла свое к лицу, дистанцируясь от него. От всего этого разговора мой желудок скрутило от беспокойства.
— Посмотри на меня, — приказал он. — Сейчас, Морган.
Я уронила полотенце, чтобы встретиться с ним взглядом. То, что я там увидела, было не тем, что я ожидала.
— Я люблю тебя.
— Нет, это не так.
— Ты всегда чертовски готова помочь всем. Я сказал тебе, что поссорился с мамой, и ты тут же смягчаешься и спрашиваешь, не хочу ли я поговорить об этом. Но как только говорю тебе, что к тебе чувствую, ты напрягаешься и меняешь тему.
— Это две совершенно разные ситуации.
— Я это понимаю, — легко согласился он, вытираясь. — Но твои реакции постоянны.
— Почему мы вообще говорим об этом? — раздраженно спросила я, потянувшись к дверной ручке.
— Потому что, — прошипел он, рукой схватив меня за запястье, — ты не позволяешь мне помочь тебе. Ты уклоняешься, как только я подхожу слишком близко.
— Мне не нужна твоя помощь.
— Господи Иисусе, Морган, — выплюнул он, громко хлопнув другой рукой по столешнице. — Может быть, мне чертовски нужно помочь тебе.
— Что? — спросила я, от удивления мой голос стал выше, чем обычно.
— Я влюблен в тебя, — признался он, его голос звучал громко в маленькой ванной. — Хорошо?
— Хорошо, — почти неслышно ответила я.
— Наконец-то, — сказал он, глядя в потолок. — Я справляюсь.
— Это не смешно, — возразила я.
— Нет, — сказал он, качая головой — Это не…
Он позволил мне выйти из ванной, и я молча прошла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Этта еще спала, пока я одевалась, но я все равно проверила ее, просто чтобы выиграть время. Потому что не совсем понимала, как мне реагировать на все, что сказал Тревор.
Любила ли я его? Я не была уверена. Но могла представить себя с ним. Я безумно скучала по нему, когда его не было со мной, и постоянно думала, что он делает. Мне была ненавистна одна только мысль о нем с кем-то еще, и представление о том, как он обижен или расстроен, заставляло мою грудь болеть от печали. Я бы поставила его счастье выше своего. Была ли это любовь? Я никогда не была влюблена, поэтому не могла быть уверена. Это не было похоже на то, как я любила свою семью.
Но я заботилась о нем. Я так много знала.
— Я не хочу ссориться с тобой, — кротко сказала я, когда через несколько минут нашла его на кухне.
— Детка, — вздохнул он, поворачиваясь ко мне. — Мы не ссорились.
— Это было похоже на ссору.
— Это не так. — Тревор подошел ко мне и провел рукой по моим волосам сзади, целуя меня в лоб. Потом взял меня за руку и повел к дивану, усаживая меня рядом с собой, когда мы подошли. — Я не понимаю, зачем ты это делаешь, — начал он, прижимая меня к себе. — Но по какой-то причине тебе очень легко помогать другим, но ты уклоняешься каждый раз, когда кто-то хочет знать, как у тебя дела.
— Это просто неправильно, — ответила я. С ним было легче разговаривать, когда мы не смотрели друг другу в глаза. Стало как-то безопаснее. Более безлично.
— Хорошо, — сказал он, остановившись на мгновение. — Но мне нужно, чтобы ты впустила меня.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Я начинаю это понимать, — сказал он со вздохом.
— Честное слово, — сказала я, глядя на фотографию, на которой мы с Мирандой стояли в другом конце комнаты. — Я понятия не имею, чего ты хочешь от меня.
— Несколько ответов? — сказал он.
Я сглотнула, глядя на фотографию меня и моей сестры, и, наконец, кивнула.
— Ты рада, что я здесь? — спросил он.
Я кивнула. Этот вопрос был легким. В каких бы обстоятельствах и где бы мы ни находились, я всегда была рада, когда он был рядом.
— Ты скучала по мне?
Я снова кивнула. Даже когда намеренно думала о чем-то другом, чтобы действовать, я всегда скучала по нему. Мне не нужно было специально думать о нем, чтобы скучать по нему; это было просто постоянно, как дыхание.
— Ты любишь меня?
Этот вопрос был сложнее. На самом деле, в тот момент, возможно, это был самый трудный вопрос, который мне когда-либо задавали. Я даже не была уверена в практическом смысле, что такое романтическая любовь.
— Не знаю, — тихо ответила я.
Тревор напрягся рядом со мной.
— Я забочусь о тебе, — продолжила я. — И ненавижу саму мысль о том, что кто-то из нас может быть с кем-то еще, и постоянно думаю о тебе, но мне это кажется ревностью и похотью.
Тревор вздохнул с облегчением, и его тело немного расслабилось.
— Кажется, это неплохое начало, — сказал он, наконец.
Он наклонился, и, как и в первый раз, когда поцеловал меня, весь мир исчез, когда его губы встретились с моими. Его рот был шире моего, и обычно тот контролировал поцелуй, но я не могла удержаться от того, чтобы зажать его полную нижнюю губу между зубами, чтобы провести языком по мягкому внутреннему краю. На вкус он был как мята, а внешние края его губ были слегка потрескавшимися, так что они царапали мои, когда он отстранялся, а затем возвращался за новыми поцелуями.
Если в первый раз мы спешили, когда поцеловались, на этот раз мы не торопились, исследуя, медленно и неторопливо впадины и выпуклости друг друга. Его язык пробежался по небу, и я вздрогнула. Мои зубы снова впились в его губы, и он застонал.
Я откинулась назад, наслаждаясь тем, как его вес начал прижимать меня к дивану, когда мы услышали, как открылась входная дверь. Мы оба быстро сели, когда мой отец вошел в дом, и рука Тревора на моем плече была единственным, что удерживало меня от того, чтобы спрыгнуть с дивана, как виноватый подросток.
— Тревор, — удивленно сказал мой отец, резко останавливаясь.
— Привет, Стэн, — легко поздоровался Тревор, положив руку мне на плечо.
— Ты приехал в гости? — спросил мой отец, закрывая входную дверь, преодолевая удивление.
— Да, — ответил Тревор. — Взял несколько выходных и решил приехать проведать вас.
Я поежилась, когда папа снял ботинки, но почему-то замерла, когда он запрокинул голову, чтобы посмотреть на нас. Его глаза ничего не упустили, когда тот пробежался по тому, как мы с Тревором сидели на диване, но отец не прокомментировал это.
— Соскучился по моей красивой мордахе, да? — пошутил он, снова вставая.
— Как будто в это трудно поверить, — пошутил в ответ Тревор, его тело еще больше расслабилось.