— То есть это было прощание.
— Да. Именно так. — Она рассматривала свои ладони.
— Грейнджер, я не оставлю тебя здесь одну, — повторил он.
— А стоило бы! Правда, стоило. Не хочу, чтобы ты оставался, потому что считаешь, что несешь ответственность за меня! — полувскрикнула она, и ее лицо исказилось от боли.
Драко молча смотрел на нее несколько минут.
— Грейнджер, когда ты приняла противоядие, почему попросила меня остаться?
Внутри нее что-то оборвалось. И она ухватилась за ответ, который содержал достаточно правды, чтобы он поверил.
— Я…я видела, как ты изменился, когда мы были вместе. Амортенция не исказила мое восприятие — просто заставила любить тебя. Ты был очень грубым, ненавидел меня. Желал, чтобы Волдеморт убил меня. Был жестоким. И я знала все это, просто продолжала любить тебя, — начала Гермиона, наблюдая, как волны ласкают берег. — Но позже ты перестал ненавидеть меня и начал ощущать вину. Я видела. Ты был добр ко мне, перестал обвинять. И становился все печальнее, когда я начала терять разум — беспокоясь не о себе, а обо мне. А потом ты начал заботиться обо мне. Сначала я думала, что выдумала все это, слишком сильно желая. Но позже поняла, что это было по-настоящему.
Начался прилив. Шипящая волна вздыбилась над остальными и разбилась о скалы всего в нескольких футах от них, а затем сползла обратно в океан.
— Ты мог бы накачать меня наркотиками, — продолжила Гермиона. — Существуют десятки темных зелий, которые ты мог бы давать мне, чтобы защитить себя. Уверена, ты знал о них. Ты мог бы подсадить меня на одно из них, а затем давать дозу, чтобы сохранить мне жизнь. Использовал бы мою жизненную силу, чтобы погрузить разум в стазис, сберечь от разрушения. И это могло длиться сколь угодно долго, когда бы война ни закончилась. Если бы ты когда-нибудь предложил мне наркотики, я бы не сопротивлялась. Попроси — и я бы даже изготовила их сама.
Гермиона бросила на него взгляд украдкой и хотела отвести глаза, но поняла, что не может. Она знала его черты вдоль и поперек, но всегда хотела посмотреть еще.
Он был единственным, что стояло перед ее глазами, когда она закрывала их. Даже в кошмарах — он всегда был рядом.
Заключение наложило на него свой отпечаток. Тонкая, словно бумага, кожа, обтягивающая кости. Драко выглядел измученным, хоть и пытался скрыть. В сумерках его бледные кожа и волосы, казалось, сияли, а в глазах отражалась гермионина грусть. Так, словно за эти месяцы они стали зеркалами друг для друга.
— У тебя было множество способов защитить себя, если бы тебе было на меня плевать, — сказала она. — Только когда ты дал мне противоядие, я наконец поняла, что произошло. Но это не отменило всю твою заботу. И знаешь, мои действия… Я ведь думала, что мои чувства реальны. Но ты — ты начал заботиться обо мне, хотя знал, что я такая только из-за зелья.
— То есть все это жалость, — подытожил он, разглядывая океан.
Ее сердце разбилось.
Гермиона закрыла глаза.
Она должна отпустить его. Он мог жить дальше и заслуживал этого. Она вздохнула и послала ему твердый взгляд.
— Да, — солгала она. — Ты не заслуживаешь думать, что я ненавижу тебя.
— И на этом все? — Драко пристально взглянул на нее. Серебро его глаз блестело и мерцало, словно лунный свет.
— На этом все, — подтвердила она. — Просто хотела удостовериться, что ты в порядке, чтобы мы оба могли жить дальше.
— И как именно ты планируешь жить дальше?
— Я… — она запнулась.
Он приблизился к ней с вызовом, опасно сузив глаза. Гермиона отступила, борясь со слезами. Снова. Она попыталась отвести глаза.
— Ты не собираешься, — обвинил он. — Просто будешь прятаться здесь до конца жизни. Где “никто не увидит”. Пока остальной мир приходит в себя после войны и делает вид, что все закончилось счастливо.
— Люди достойны счастливой жизни! — она разозлилась на ехидство и иронию, которые читались в его тоне. — Я бы с радостью жила, как обычный человек, и пусть подавятся все те, кто против. Но я только сломаю чужие жизни — людей, которые будут пытаться мне помочь.
Она тяжело дышала.
— Так вот что я, по-твоему, должен сделать — забыть все это и двигаться дальше? — Драко сдерживался, но вспыхнувшие глаза выдавали эмоции.
— Тебе нужно забыть все это, — рыдала Гермиона, — ты заслужил! Тебя использовали почти так же, как и меня, и я не хочу снова оказаться под твоей опекой…
— Ну а я не хочу снова оказаться под твоей защитой, Грейнджер! — огрызнулся он.
Она послала ему умоляющий взгляд.
— Драко, — ее голос прерывался всхлипами, — просто позволь мне сделать это…
Он подошел совсем близко, так, что ей пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Ветер бросил волосы ему в лицо, и и Гермионе пришлось перебороть желание откинуть их. Пришлось перебороть желание прижаться к нему, уткнуться в грудь и надеяться, что он обнимет ее так, как прежде.
— Если это просто жалость, — внезапно сказал он, — если это было прощанием, почему ты ответила на поцелуй? Любовное зелье больше не действует. У тебя не было ни одной причины.
Гермиона открыла рот, пытаясь придумать достойное объяснение.
Драко не ждал ответа:
— Откуда такое непреодолимое желание, чтобы я ушел? Зачем убегать на пляж и рыдать полчаса? Почему…
Он внезапно замолчал, словно боясь того, что собирался сказать дальше.
— Почему, — начал он дрожащим голосом, — почему ты все еще смотришь на меня так, как тогда, до противоядия?
— Я… — Гермиона задохнулась и изо всех сил попыталась придумать ложь. Но не смогла. — Пожалуйста, уходи. Мне больно оттого, что ты здесь.
— Почему? — Не вопрос, а требование.
— Потому что… — она заревела, словно раненное животное, — я хочу, чтобы ты остался, и ненавижу себя за это!
— Почему тебя так пугает, что я останусь? Скажи правду.
— Потому что я люблю тебя! — воскликнула Гермиона.
Лицо Драко исказилось от ужаса, и он отступил от нее на несколько шагов.
— Вот именно… — ее грудь тяжело вздымалась в попытках набрать воздуха. Гермиона усилием воли заставила себя перестать плакать, перетерпеть боль, которая возникла от его отвержения, — именно поэтому я не хотела говорить это.
— Но как…
— Я говорила, что видела перемены в тебе. К моменту смерти Волдеморта я по-настоящему любила тебя и поэтому… Поэтому попросила остаться.
— Это просто побочный эффект, — в отчаянии возразил он, — или дозировка противоядия была неверной.
— Орден тоже так решил. Они вливали его в меня снова и снова, пока целители не забили тревогу, потому что зелье стало мешать работе моих внутренних органов.
Драко открыл рот, собираясь предложить другую версию, но она перебила его:
— Затем они предположили, что это Стокгольмский синдром. Но диагностика показала, что у меня его нет. Я была влюблена в тебя до освобождения. В итоге они заключили: или мои чувства реальны, или эта вера проникла слишком глубоко, чтобы я могла от нее отказаться. Многие придерживались второго варианта, особенно после твоего ухода, когда мои приступы вернулись. Тогда большинство орденцев решили, что я банально сошла с ума. Некоторые настаивали на том, чтобы меня отправили на постоянное лечение в палату Януса Тупия. По их мнению, это было бы гуманно по отношению ко мне. Но Гарри и Уизли не желали ничего слышать. Они помогли мне сдать психологические тесты. Было решено, что я ни для кого не представляю опасности, и поэтому, пока я не пытаюсь избавиться от следящих чар, меня не могут принудительно отправить на лечение. Нет закона, который регулирует, кого тебе позволено любить. Или который запрещал бы диссоциации.